Аннаэйра

Cross, как всегда, искреннен и прямолинеен. Хороший хоть сон был?..

А мне чаще всего снятся полеты. Обожаю эти сны...

Ну что ж... по крайней мере, нашли в себе силы извиниться. *недовольно задергала хвостом* Как показывает мой опыт, у большинства мужчин даже столь краткое извинение бывает равнозначно целому параграфу слезных вымаливаний прощения. Но на будущее, я бы хотела Вас попросить - прежде, чем говорить, а уж тем более - писать подобное... поразмыслите немного. Я не злопамятная, но память у меня о-очень хорошая...

Dantist, это значит, что кроны не плотные, как, например, у широколистных растений, а прореженные, ажурные, как у сосен. Рей Фалькорр, даже представить не могу, о чем вы! Какой еще "дионозавр"? К Вашему сведению, я никогда не "слизываю", как вы изволили выразиться, сюжеты своих историй. *обиделась... вот и старайся после этого!*

Эта зарисовка посвящена дилофозавру - одному из самых крупных и странных хищных динозавров начала юрского периода, когда остальные "ужасные ящеры" только начинали свое правление на Земле... ДЕНЬ ИЗ ЖИЗНИ ДИЛОФОЗАВРА. Над густым и сонным лесом медленно занималось хмурое туманное утро. Климат в начале юрского периода был теплым и мягким, однако сейчас, в разгар сезона дождей, солнце редко проглядывало сквозь плотные, набухшие от дождя тучи, и даже под разреженными кронами деревьев царили вечные промозглые сумерки, поэтому обитавшие в подлеске животные, в большинстве своем еще не получившие дар теплокровности, вынуждены были долго приходить в себя после ночного отдыха, чтобы вернуться к активной жизни. Твердая почва то и дело сменялась топью – не за горами было морское побережье, а бесчисленные протоки и ручьи медленно превращали землю в грязь, чтобы у самого края соленой воды раскинуться бескрайними пойменными болотами, интенсивно питаемыми водой из мощных дельт доисторических рек. Наземным животным в таком случае приходилось нелегко – их лапы могли увязнуть в трясине, поэтому лесные разновидности древних существ были существенно мельче, чем их равнинные собратья, и высунувшаяся из густой папоротниковой поросли голова самки анхизавра была еще более миниатюрной, чем у обычной особи ее вида, а все тело в длину едва ли достигало полутора метров вместо положенных двух. Приподнявшись на задних лапах, этот динозавр внимательно осмотрелся по сторонам, чем-то напомнив гигантскую сурикату, после чего спокойно опустился на четыре конечности и неторопливо направился прочь, слегка покачиваясь из стороны в сторону, точно гигантская утка. Длиннющий хвост ящера мотался туда-сюда, слегка шевеля молоденькие столбики хвоща, и узкая головка была высоко приподнята на гибкой шее, и впрямь придавая ему сходство с водоплавающей птицей. Родственники этого миниатюрного динозавра вырастали в длину до одиннадцати метров, но этот лесной динозавр был существенно меньше, легче и изящнее… просто представить себе было трудно, что далекие потомки этого самого анхизавра, размером с собаку, станут могучими зауроподами, крупнейшими наземными существами, каких когда-либо знала история! Однако то время еще не наступило, и пока что эта живая миниатюра, весом всего лишь в тридцать килограммов, спокойно гуляла по раннеюрским лесам, даже не подозревая о своем великом будущем. Что, естественно, только радовало наблюдавшего за ней хищника – молодого дилофозавра, что сегодня в первый раз охотился самостоятельно. Равнинные варианты этого же вида, что обитали западнее, в отделенных горами от лесистого побережья сухих пустынях, достигали в длину почти шести метров, были выше человека и весили почти полтонны – чудовищные размеры для раннеюрского периода! – однако эта особь, мало того, что измельчавшая, так еще и молодая, была всего два метра длиной, и весила едва ли больше, чем современный леопард. Юная самочка, вылупившаяся из яйца всего несколько месяцев назад, в начале влажного сезона, уже некоторое время выслеживала добычу, и теперь внимательно следила за анхизавром, не смея даже пошевелиться. Недавно ее мать, что первое время еще подкармливала свое потомство, потеряла к ней последние крохи интереса, и равнодушно ушла в лес, оставив дочь и двоих сыновей на произвол судьбы, так что уже пару дней неопытная охотница бродила по зарослям папоротника, выискивая, чем бы поживиться. И вот, наконец-то, наткнулась на что-то серьезное. Анхизавра, если честно, нельзя было назвать таким уж серьезным противником, несмотря на его быстрые ноги и довольно острые когти на передних лапах, однако он был почти того же размера, что и охотящийся на него дилофозавр, а это уже сказывалось не в пользу хищника. К тому же, он тут был не один, ибо вслед за вожаком из папоротников показались еще три молодые особи и один подросток, проворно семенивший за ними следом. Большие глаза внимательно оглядывали заросли, и самка так и вжалась в палую листву, надеясь, что спряталась достаточно надежно, и ее не заметят. Кажется, не заметили – во всяком случае, никаких признаков беспокойства травоядные не проявили, и тут же начали общипывать молодые папоротниковые листочки, а молодой анхизавр, склонив голову, принялся энергично ворошить носом толстый слой лесной подстилки, выискивая свое любимое лакомство – мелких насекомых, сороконожек и жирных земляных червей, а если повезет – так и кладку яиц какой-нибудь ящерицы. Вырастая, анхизавры переходили почти на полностью вегетарианскую диету, но в юном возрасте, когда они быстро росли, и им требовалось множество питательных веществ, которыми были бедны примитивные листья юрских растений, они не гнушались и мясной пищи, порой даже подъедая остатки пиршеств лесных хищников, а то и падаль. Взрослые относились к этому вполне снисходительно, и лишь несильно отпихивали излишне резвого сородича задними лапами, когда он подлезал к ним под животы, преследуя какую-нибудь букашку. Его отрывистое блеяние, придающее ему сходство с какой-то длиннохвостой овцой, еще больше раззадоривало затаившуюся хищницу, что поджидала удобный момент для атаки, сдержанно рыча от нетерпения – и, кажется, удача ей улыбалась, потому что глупый молодой анхизавр, погнавшись за пестрой стрекозой, направился прямо к ней. Подойди он метров на пятнадцать – и все было бы кончено, но в последний момент, когда самка уже приготовилась к броску, анхизавр, словно что-то почувствовав, резко дернулся в сторону и побежал обратно к сородичам, словно и забыв о стрекозе… Это стало последней каплей. И все стадо анхизавров содрогнулось от ужаса, когда из зарослей папоротника, точно живой таран, выломилось громадное тело хищника. Ослепленная яростью, молодая самка бросилась прямо вперед, точно собираясь на месте растерзать всех пятерых животных, но травоядные уже опомнились – и, поджав передние лапы к груди, бросились наутек, разбрасывая сухие хвоинки и испуганно мыча. Самке не хватило всего чуть-чуть, чтобы сомкнуть челюсти на хребте ближайшего ящера, но в мире дикой природы «чуть-чуть» не считается, и спасшийся травоядный, не смея поверить своему счастью, со всех ног бросился за своими сородичами в лесную чащу, сопровождаемый ревом раздосадованной хищницы, в очередной раз оставшейся голодной. Пока что смерть от истощения ей не грозила, но еще через несколько дней ситуация грозила стать критической – если только она не найдет себе еду! Не далее, как вчера, она наткнулась на свою мать, с аппетитом пожиравшую чью-то тушку, но надежды молодой самки, что ее покормят, не оправдались – ее родительница весьма грубо заявила о своих правах на добычу, и юной хищнице пришлось удирать, сломя голову, чтобы самой не стать обедом. С тех пор она уже пять раз атаковала различных травоядных, по ее мнению, подходящих ей в качестве жертв, но все, включая последнюю, попытки оказались безуспешны, и, отдышавшись, самка дилофозавра понуро побрела в чащу, слушая, как заунывно бурчит ее пустое брюхо. У самого ее носа, трепеща прозрачными голубоватыми крыльями, пролетела стрекоза, едва не погубившая молодого анхизавра, и голодная хищница невольно загляделась на нее. Какое-то смутное ощущение коснулось края ее сознания… что-то, похожее на… воспоминание. Она вспомнила, как, едва вылупившись из яйца и еще нетвердо стоя на слабых задних лапках, она гналась за ярким, сверкающим существом, танцующим в пятнах солнечного света, пока одним быстрым, змеиным рывком не схватила его за одно из крыльев и не вцепилась в мягкое, сочное тельце… Такое вкусное! Слабое урчание вырвалось из-за сомкнутых челюстей, и в тот же миг самка, медленно моргнув, вновь очутилась на опустевшей поляне, где так неудачно закончилась ее охота. Стрекоза уже улетела, и хищница, встряхнувшись всей шкурой – с нее веером разлетелись капли росы – размашистой походкой направилась по следу убежавшего стада, надеясь, что ей повезет еще раз. Косые лучи бледного света то и дело касались ее спины и боков, пробиваясь сквозь кроны деревьев, но ее пятнистая зеленая шкура идеально растворялась в окружении из листьев и хвои, так что она не боялась быть обнаруженной, случись ей вновь замереть где-нибудь посреди густого кустарника. Она не особо торопилась – анхизавры не могли уйти далеко, ибо особое строение тела переносило их центр тяжести вперед, ближе к груди, и им тяжело было долго бежать на задних лапах, поэтому, отбежав на пару сотен метров и убедившись, что погони нет, анхизавры вновь опустились на четвереньки – мягкая лесная почва еще хранила едва различимые отпечатки когтистых лапок. На этот раз самка дилофозавра двигалась еще осторожнее и тише, чем прежде – она не собиралась упускать свою добычу, и, точно тень, скользила среди деревьев. Лишь один раз ей пришлось на время прервать преследование, чтобы переждать опасность – когда мимо нее, высоко поднимая лапы, точно огромный журавль, прошел другой, взрослый дилофозавр, длиной в четыре метра и весом с амурского тигра. Это был старый самец, и когда-то такие роскошные, широко расставленные гребни на его голове выцвели, а дряблая шкура повисла уродливыми складками. Он уже прожил большую часть своей жизни, и его закат был не за горами, но пока что острые зубы и кривые когти на передних лапах заставляли любое существо держаться подальше от почтенного исполина – крупнейшего хищника в этом лесу. Он уже давно не охотился сам – плохое обоняние и подслеповатость делали из него никудышного охотника – но его сил еще хватало, чтобы отбирать добычу у более мелких добытчиков и питаться падалью. Вот и сейчас, пару раз втянув ноздрями воздух и сдержанно, глухо зарычав, он углубился в лес, не заметив ни молодую самку, ни следы стада анхизавров. Едва его полосатый хвост скрылся за деревьями, а в воздухе перестало ощущаться смрадное дыхание, юная охотница тут же вскочила и отправилась дальше, кажется, и думать забыв об этой встрече. Однако внезапно ее чуткий слух уловил нечто крайне интересное, и, приподнявшись на задних лапах, она принялась вертеть головой, стараясь разобраться, в чем тут дело. Ее ноздри шевелились, вбирая запахи, и хотя она едва-едва возвышалась над папоротниковыми зарослями, в конце концов слабый ветерок донес до ее носа не только знакомый запах, но и звуки – странные, похожие на щебет крики каких-то ящеров и уже более узнаваемое мычание анхизавра. В мычании отчетливо слышались боль и страх… Это сулило добычу – и, ведомая своим носом и ушами, самка дилофозавра направилась к источнику лесного происшествия, находящемуся едва ли в полукилометре от нее. Ветер дул ей прямо в морду, так что ее почуять не могли, а вот она просто слюнками истекала от такого сладкого запаха свежей крови! Щебет, впрочем, тоже усиливался, но она не особо беспокоилась на этот счет… Пока не выглянула из густых зарослей на открытую прогалину. Посреди полянки, прижавшись задом к толстому стволу дерева, стоял молодой анхизавр. Он принял защитную стойку, поднявшись на задние лапы и растопырив когти на передних – но ведь и его противники были не лыком шиты! Перед травоядным динозавром, беспрестанно щебеча и щелкая узкими челюстями, прогуливались три синтарзуса. Эти мелкие динозавры, называемые также мегапнозаврами, были примерно с самого анхизавра размером, только еще изящнее. И они-то, в отличие от него, были хищниками. Правда, не сказать, чтобы такими уж страшными – зубы у них были мелкими, как иголки, а сама морда – узкой, хоть и несла пару невысоких гребней, совсем как у дилофозавра, только не таких больших. Их главным преимуществом была стайная охота – благодаря этому умению синтарзусы могли добывать животных, вдвое, а то и втрое больше себя – хищников, размером с домашнюю индюшку! Вот и сейчас, скворча и прыгая, они то и дело заставляли анхизавра себя атаковать – но лишь затем, чтобы ловко отпрыгнуть в сторону и дать товарищу шанс цапнуть добычу за бок или за шею. Это была долгая охота – охота на выматывание, когда силы были практически равны, и хищник и жертва соревновались в выносливости, прекрасно понимая, что ценой проигрыша может оказаться жизнь. Такая охота могла длиться и день, и два… Но у молодой самки дилофозавра не было столько времени. Впрочем, она и не собиралась ждать… Она была голодна. Она хотела есть. И она не собиралась голодать дальше. А потому, издав пронзительный рев, она выскочила из своего укрытия и бросилась к долгожданной добыче. Анхизавр не успел даже в сторону дернуться, как мощные когтистые лапы ухватили его за плечи, а зубастая пасть сомкнулась на тонкой шее. Челюсти дилофозавра, конечно, ни в какое сравнение не шли с челюстями того же тираннозавра, способными дробить кости – это были довольно слабые челюсти, вооруженные острыми, но тонкими зубами, однако для тех времен большего хищнику и не требовалось. Анхизавр пытался вырваться из страшных зубов, но мощные передние лапы крепко держали его, и наблюдавшие за схваткой синтарзусы лишь негромко щебетали, пока в горле травоядного что-то не забулькало, после чего его лапы подломились, и рухнул наземь, а последние крохи жизни, что еще теплились в его глазах, угасли окончательно. Самка дилофозавра еще пару раз встряхнула добычу, прежде чем отпустить, но и тогда она, на всякий случай, еще раз обнюхала его, чтобы удостовериться, что он действительно мертв, после чего, наконец, приступила к трапезе. Наступив задней лапой на тушу, она вспорола мягкое брюхо травоядного и начала выхватывать мягкие внутренности, помогая себе передними лапами. Когти на них уже покрылись толстым слоем крови, однако дилофозавры не славились чистоплотностью, и этой крови суждено было высохнуть, чтобы тоже стать смертельным оружием, ведь с этого момента любая рана, нанесенная когтями с пленкой сгнившего мяса, могла привести к серьезному заражению. Однако спокойно поесть молодой охотнице не дали. Синтарзусы, что тоже были очень голодны, пока что не собирались так просто сдаваться, и, немного повертевшись поблизости, начали наступление, явно собираясь отогнать самку дилофозавра от туши и восстановить свои права на эту добычу. Обычно, при встрече со взрослым дилофозавром, синтарзусы предпочитали отступать, порой оставляя свежеубитую добычу, но эта самка, хоть и была на полметра длиннее любого из них, уже не обладала таким непререкаемым авторитетом, и хищники решили постоять за себя. Заметив их, она негромко рыкнула и, подняв окровавленную морду над тушей, издала оглушительный рев, надеясь, что надоедливые приставалы сами отвяжутся. Сегодняшняя удача отогнала от нее вездесущий призрак голодной смерти, но как скоро она вновь добудет себе еду?.. И потому самка была готова до последнего защищать с таким трудом добытую пищу. Синтарзусы покачивались на задних лапах, мотая хвостами вверх-вниз, их яркие, голубые с желтым, горла раздувались, демонстрируя сложный рисунок – словом, они всячески пытались казаться больше и грознее, однако самка дилофозавра не собиралась им уступать. Вся эта троица весила меньше, чем она одна, и она собиралась использовать свое преимущество в полной мере, поэтому, обойдя добычу, свирепо зарычала, демонстрируя свои устрашающие зубы и ярко-алую глотку. Синтарзусы были подвижнее и быстрее, поэтому могли быть опасными противниками, и, не желая драться с ними всеми разом, самка действовала весьма решительно – издав еще один душераздирающий рев, она направилась им навстречу. Сработало – мелкие хищники так и брызнули во все стороны, спасая свои шкурки, и самка, вполне удовлетворенная, уже думала продолжить трапезу, однако синтарзусы тут же вернулись на место, и вновь над поляной понеслось их утробное кваканье, сопровождаемое ритмичным покачиванием. На второй раз повторилось то же самое. И на третий – тоже. В конце концов терпение дилофозавра истощилось, и он бросился в погоню за одним из синтарзусов, перепугав бедолагу до смерти. Однако остальным двум мегапнозаврам это было только на пользу – пока громадная родственница, кипящая от ярости, гоняла по поляне их собрата, они, пользуясь моментом, тихо и мирно отщипывали кусочки от брошенной туши. Вернувшись и заметив это безобразия, самка, явно разозлившись, бросилась на них и отогнала прочь, тут же начав жадно, огромными кусками отхватывать мясо, давясь от рычания, сотрясающего ее горло. Увлеченная этим занятием, она даже не заметила, как стерегущие ее синтарзусы внезапно насторожились и начали озираться по сторонам. Их чуткий слух сообщил им о приближении нового животного, которое они пока что не могли ни видеть, ни учуять, но зато примерно могли представить его габариты, слыша, как трещат ветки под его тушей. Приветствовать его лично они не стали – и, разразившись отчаянным чириканьем, сиганули в кустарник – за миг до того, как, раздвинув ветки кустарника, на поляну ступил взрослый дилофозавр, тот самый старик, что так напугал нашу самку полдня назад. Судя по его брюху и голодному блеску в глазах, поесть ему сегодня так и не удалось, поэтому, увидев самку, по уши зарывшуюся мордой в развороченное брюхо анхизавра, он даже думать не стал – и, свирепо заревев, бросился на нее, точно таран. Самка заметила его лишь в самый последний момент – и, едва не подавившись мясом, бросилась назад, так что старик подошел к остаткам туши и, по-хозяйски обнюхав их, тут же начал насыщаться. К вящему недовольству еще не наевшейся молодой самки. Инстинкт говорил ей, что с таким крупным плотоядным ей не совладать, как бы она ни старалась, однако она не собиралась так просто уступать. Ее гребень, что у молодых особей был плотно сложен на голове и нейтрально окрашен, слегка покраснел от прилившей к нему крови, и самка ритмично замотала головой, слегка наклонив ее вперед – тем самым она не только демонстрировала свои решительные намерения, но и, в придачу, обеспечивала себе невеликую, но возможность правильно оценить расстояние до противника. Впрочем, на самца эта демонстрация особого впечатления не произвела, и он быстро поглощал кусок за куском, а когда самка попыталась ухватить мяса с другой стороны, ее встретили зубы. Наступив на тушу, самец красноречиво оскалился, после чего резко рванулся вперед. Будь он в самом расцвете сил – он бы наверняка сумел ухватить самку за бок, и тогда, скорее всего, ей была бы уготована судьба дополнительного блюда на его небогатом столе, но старые ноги подвели его – она запнулся и едва не грохнулся наземь, а когда поднялся, то молодая самка уже исчезла в кустарнике, видимо, решив, что риск не стоит возможной награды. По крайней мере, теперь в ее животе было не так пусто, но ее настроения это не улучшило, и один из синтарзусов, что все-таки решил дождаться окончания пира дилофозавра, чтобы урвать еще кусочек съестного, поплатился за это жизнью – он даже пискнуть не успел, когда на него, под прикрытием шума, издаваемого старым самцом, внезапно навалилась молодая самка и, схватив его передними лапами, одним мощным укусом разорвала его тонкую, как у птицы, шею. Затрещали позвонки, и синтарзус, дернувшись, затих, а самка, схватив добычу за голову, поволокла ее подальше от жадного сородича, внимательно поглядывая по сторонам. Ее племя славилось как одни из самых свирепых и опасных хищников начала юрского периода – но в этом лесу любой хищник, каким бы могучим телом он ни был наделен от природы, легко и просто мог стать добычей собственных сородичей. И когда самка, выбрав для себя укромное местечко, начала рвать синтарзуса на части – она ни на мгновение не забывала об осторожности. По иронии судьбы, ее нынешняя добыча принадлежала к тому же семейству, что и она сама. Но на этот раз удача была на ее стороне. А в следующий раз, быть может, случится и наоборот. И ликующие синтарзусы будут пировать на останках ее тела, когда ее закатившиеся глаза уже покроет мрак смерти. Не бывает вечных победителей… Динозавры знали это слишком хорошо, потому что в мире, в котором они жили, ничто не длилось вечно. Потому что, рано или поздно, смерть настигала любого. Конец. Спасибо за внимание.

Всем бродягам и бездомным посвящается... СОБАЧЬИ СЛЁЗЫ. Мало кто из нас любит гулять промозглыми осенними вечерами, когда пронзительно завывает уже совсем холодный, зимний ветер, когда на небе не видно ни луны, ни звезд, и откуда-то сверху, из-под плотных облаков, медленно накрапывает унылый дождь… В такие вечера время словно бы останавливается, и весь мир кажется серым и тусклым, как будто вместе с уходящим летом в наших душах умирают последние искры надежды. Он был молод. Даже по меркам своего племени – ему недавно минул первый год, и, с точки зрения других собак, этот юный кобель только-только вышел из щенячьего возраста, чтобы начать новую, взрослую жизнь… а вот теперь он умирал. Лежа под забором, который взялся стеречь, под сгнившей поленницей, на которой, бывало, играл всего несколько месяцев назад… почему? Он не знал. Он даже представить не мог, чем он так провинился, что его хозяева, самые дорогие ему на свете существа, выбросили его на улицу. Выбросили без злобы, без слез – просто… как ненужную вещь. Как испорченную игрушку. Хотя еще недавно они дружно смеялись над его неуклюжими, неуверенными шагами, когда он, в то время еще пухлый и несуразный щенок, кое-как ковылял по полу, спотыкаясь чуть ли не на каждом шагу. Что изменилось?! Да ничего, пожалуй. Кроме того, что малыш вырос. Он стал псом – высоким, пока что еще нескладным, но со временем обещающим вырасти в славного кобеля… вот только, как оказалось, его хозяевам такой он был не нужен. Безжалостное время, подведя итог его детству, забрало с собою низко посаженные висячие ушки, толстые лапки и обворожительные, чуть раскосые глаза, оставив поджарое, мускулистое тело и серьезный взгляд темно-карих глаз. В нем уже не было детской миловидности, и живая игрушка тут же потеряла цену. Теперь уже в его миске не так часто можно было найти лакомые кусочки, а длинный поводок, на котором, бывало, его выводили на улицу, одиноко висел на крючке – ненужный, как и подросший щенок, которому уже никто не чесал дружески за ухом, не гладил по спине и не просил «дать лапку»… А потом – он оказался на улице. И вот сейчас, лежа на холодной мокрой земле – пес плакал. Огромные горючие слезы медленно катились из его глаз, но кому были нужны они, эти собачьи слезы? За забором, в теплом доме, который он до недавнего времени считал родным, вовсю раздавалось заливистое тявканье – это новый щенок пытался грызть ножку стула, на которой еще виднелись следы зубов прежнего любимца. Время этого щенка тоже было отмерено, и, возможно, под конец своей жизни он тоже забьется под эту же поленницу, если ее, конечно, не успеют к тому времени разобрать – и, наверное, тоже найдет под ней клочья старой шерсти, от которой будет пахнуть холодом – и смертью. Ведь, по сути, не так уж дорога она, эта песья жизнь, а в глазах людей она и вовсе не имеет особой цены. Хотя чью же жизнь люди должны ценить больше, чем жизнь собаки?.. Сколько живет она под кровом человека? По ее меркам – целую вечность, от самого сотворения мира. И все это время собака, не думая о себе, верой и правдой служила своему хозяину, отдавая ему всю себя, до последней капли… но чем он платит ей за верность? Ее дружба, ее преданность, ее готовность отдать жизнь за своего человека – все это он воспринимает, как должное, словно иначе и не бывает, порой обращаясь с ней, как с вещью, с неодушевленным предметом, который в любой момент можно выбросить, предать или убить… Холодным осенним вечером, под звуки тоскливого воя ветра, без стонов и проклятий, тихо умирала собака. НАЧИНАЕТСЯ НОВАЯ ЖИЗНЬ... Отгремела гроза, и серые тучи, затянувшие безрадостное осеннее небо, начали медленно рассеиваться, давая дорогу робким бледно-золотистым лучам света, бросившим на мокрый асфальт ажурное покрывало из мириадов крохотных солнечных зайчиков. Последние следы непогоды – мелкая, как пыль, водяная морось – мышиными лапками топталась по краям огромных пенных луж, рождая тихий, тише шепота, шелест умирающего дождя… И едва ли громче медленно затихающей песни потухших молний над землей неслось жалобное: «Миоу! Миоу! Миоу-у!», чем-то до боли напоминающее стон маленького ребенка. А если бы кому-нибудь из редких прохожих, что торопливо проносились по тротуарам, надвинув на головы капюшоны плащей, взбрело в голову заглянуть под карниз старого полуразрушенного подвала, то он бы увидел там… котенка, безутешно плакавшего у вонючей лужи, затопившей его дом. Этому малышу было едва ли полтора месяца от роду, и с его глаз еще не сошла младенческая голубоватая пленка, а нежный, как паутинка, детский пушок его уже слипся от грязи, превратившись в спутанные колтуны. Мать котенка, старая серая кошка, всю жизнь проведшая бродягой, ушла почти два дня назад, но до сих пор не вернулась к сыну. Сначала котенок смирно лежал в холодном закутке, где появился на свет, ожидая, когда же его ноздрей коснется такой теплый и знакомый материнский запах, но так и не дождался, а прошлой ночью голод выгнал его из убежища и заставил отпра-виться на поиски пищи. Была ли в том милость судьбы, или же простое кошачье везение, но предприимчивость котенка спасла ему жизнь – под утро начался сильный дождь, и поток воды хлынул из разбитого окошка прямо вниз, всего за несколько минут затопив подвал. Останься котенок на своей подстилке – и он был бы уже мертв, а так перепуганный, мокрый и замерзший, но живой, он сумел переждать грозу, забившись в щель у стены, что хоть как-то спасала его от тяжелых холодных капель. И вот сейчас, сидя на том самом месте, где еще недавно, едва заметно, но витал запах матери, котенок плакал – от безысходности, от голода, от обиды на весь этот огромный мир, которому, казалось, и дела нет до продрогшего зверька, с самого начала жизни оставшегося с ним один на один… Утро было серым, холодным и промозглым. Все краски мира словно умерли, и одинокой фигурке, что медленно брела по мокрой дороге, казалось, что прошедший дождь смыл за собой всю радость и надежду, что еще оставалась под солнцем… Не любит! Эти слова звучали, точно приговор. Страшный и безжалостный. Ей не хотелось в них верить, хотелось убедить себя, что все это – всего лишь сон, ночной кошмар… но память, будто насмехаясь, тут же подсовывала ей яркую, до мелочей подробную картинку: он стоит в дверях квартиры, которую она уже знала, как свою собственную, волнистые волосы взъерошены после сна, и левой рукой он упирается в косяк, а правой… правой прижимает к себе… Девушка затрясла головой, стараясь выбросить это воспоминание из головы, забыть все – рыжие волосы, насмешливо-жалостливые глаза, снисходительную улыбку… а главное – голос, голос, что прозвучал, как у судьи, когда тот произносит роковое «Виновен». Только на этот раз… «Ты мне не нужна. Уходи». Слезы брызнули снова, и девушка, разрыдавшись в голос, опрометью кинулась бежать, прижав к лицу вздрагивающие руки. Не любит, не любит, не любит! Зачем же тогда… для чего… зачем тогда вообще жить?! Незачем… и она не собирается жить дальше. Вот сейчас… только до дому доберется… родители уехали, никто ничего не узнает… а там уже поздно будет. Надо только записку оставить… Положить ее на стол, где сразу увидят – и в ванную. Под водой резать не больно, так говорят… Нужно просто опустить руку в воду и… И тут мимо, взревев, точно обезумевший носорог, пронесся роскошный «Вольво», с ног до головы обливший ее грязью из-под шин. Это стало последней каплей. - Подонок! – оглушительно закричала девушка вслед черной машине, уже заворачивающей за угол дома, - Ублюдок! Чтоб тебя..! Кричала она еще минуты две, не зная даже, на кого именно – на незадачливого водителя или же на своего бывшего, отбросившего ее прочь, как ненужную игрушку, пока не выплеснула всю злость, что в ней накопилась, и не застыла на месте, хрипло дыша, как будто только что отмахала стометровку. Сердце билось, как бешеное… Пробормотав напоследок не вполне цензурное ругательство, девушка небрежно отбросила со лба влажный локон волос… и только тут заметила, что у ее ног, прямо у носков заляпанных грязью высоких сапог, на земле скорчилось что-то живое. - Эй, - наклонившись, девушка осторожно коснулась его рукой, и в ответ услышала едва различимый, тоненький писк. Не без труда разобравшись, что это всего лишь маленький котенок, она бережно подхватила его под животик и подняла. Малыш с легкостью уместился на ее сложенных лодочкой ладонях, свесив наружу тонкий, как веревочка, хвостик, и тут же мяукнул, широко открыв розовый ротик. - Ты здесь откуда? – удивленно спросила девушка, глядя на это вымазанное в грязи чудо, - И где твоя мама? Ответом ей был все тот же писк, после чего котенок ткнулся мордочкой ей в ладонь, спрятав голову так, чтобы снаружи остались только крохотные ушки. - Какой ты смешной… - пробормотала девушка, с улыбкой разглядывая его, - Совсем еще кроха… потерялся, что ли? На этот раз котенок даже пищать не стал, только еле заметно задрожал всем своим тщедушным тельцем. - Ну, ну, - она осторожно погладила его пальцем, отчетливо ощущая под кожей тонкие косточки, - Я тебя не обижу… Ну, что ты, а? Есть хочешь? - Ми-и-у! - Вижу, что хочешь, - засмеялась она, - А знаешь… я тоже хочу. Пошли, поедим? Котенок мяукнул, и девушка, снова засмеявшись, расстегнула свою курточку и, не обращая внимания на грязь, сунула котенка за пазуху, поближе к себе, после чего, тихо уговаривая его не так сильно цепляться за нее коготками, побежала домой. Пора было завтракать. А мохнатое, мокрое от дождя, но все равно радостное солнце улыбалось, глядя ей вслед… Конец. Спасибо за внимание!

Дочь Смертокрыла? Знаю, знаю ее... Противная довольно, и убили ее в WOWе, кажется - есть картинка, где волокут ее отрубленную голову - но мне все равно ее жалко было...

Всем, всем, всем - спасибо за отзывы и критику, было очень приятно. Насчет высшей нервной деятельности - тут Вы, Драко, разумеется, правы, но дейнонихи гнали добычу не потому, что хотели поесть в лесу, а потому лишь, что их товарищ был на своем обычном месте, и им, в принципе, было все равно, где они обнаружили жертву - важно было, где они ее убьют. В этом отношении я, в своем роде, скрестила технику охоты волков и леопарда, ибо все же, по сравнению с другими динозаврами, мозг дейнониха был довольно велик и сложен, напоминая скорее мозг птицы, так что я предположила, что он охотился как, скажем, сухопутный коршун - загоном. Очень часто охотящиеся группами коршуны окружают облюбованную жертву со всех сторон, после чего атакуют, однако их дичь - кролики и мыши. Думаю, дейнониху, весом в восемьдесят килограммов, и тенонтозавру, что был в десять раз тяжелее, было несколько... сложнее разыграть этот сценарий. Я не претендую на то, чтобы моя версия считалась самой-пресамой - это одно из предположений, которое может оказаться как ложным, так и правдивым. Спасибо. Seliat - будет. Меня попросили написать рассказ про дилофозавра, так что следующим по плану будет он... =)

Ну что ж... я живу в Академгородке, в Новосибирске, а на выходных езжу в город к родителям. Люблю сидеть за компом или за интересной книжкой, слушать птиц, гуляя по лесу, или просто валяться на кресле и мечтать...

Хм... Негативные фильмы? Я их не смотрю. Вообще. Никакие. Хотя иногда нахожу в себе силы досмотреть до конца - чисто ради того, чтобы убедиться: ничего хорошего там нет. Иногда ошибаюсь - например, с "Кольцом дракона" так вышло. А вот "Власть огня", "Власть дракона", "Беовульф"... какая гадость. Помнится, смотрела, так слышала, что драконы "типа" уничтожили динозавров... меня на хи-хи пробило. Ага... обгоревшие скелеты динозавров по всему миру... Они убили Кенни!

Ага... где зверюшки собирались на ве-е-ече...

Варанчик забавный... а вот сам дракон на молоха похож... но я не поняла - при чем тут антропоморфные драконы? Чисто имеются в виду драконы-оборотни?..

Ну что ж... раз первую мою работу восприняли не совсем в штыки, думаю, я не ошибусь, выложив и второй рассказ... Он длиннее, и дело происходит раньше - в раннемеловую эпоху. В этом рассказе выдвинуто несколько довольно спорных утверждений, которые еще не общеприняты, но я считаю, что я имею на это право, ибо существа, о которых я пишу, вымерли задолго до того, как родилось существо, способное запечатлеть их облик на миллионы лет - и рассказать о них нам. ДЕНЬ ИЗ ЖИЗНИ ДЕЙНОНИХА Все маленькие, жесткие перья на его спине встали торчком, слегка потираясь друг о друга и издавая негромкое потрескивание, влажно поблескивающие зубы оскалились, а в ярко-желтых глазах с узкими прорезями зрачков зажглись поистине дьявольские огоньки – словом, молодой дейноних выглядел весьма решительным и, должно быть, даже опасным… но только не в сравнении с его противником. Ибо старый самец, будучи на целый метр длиннее и почти вдвое тяжелее юного выскочки, что говорится, таких, как он, худосочных, кушал на завтрак, обед и на ужин, время от времени перекусывая между приемами пищи. Его жилистое тело было покрыто множеством застарелых шрамов – свидетельств жестоких битв, виденных им ранее. И из каждой он вышел победителем. Что мог этому противопоставить вчерашний птенец, решивший сегодня доказать всему миру, что он уже взрослый?.. Да ничего, по сути. И когда у дерзкого юнца не выдержали нервы, и он бросился бежать, другой молодой дейноних, постарше, ничуть этому не удивился – и, фыркнув, вернулся к чистке оперения. Сам он вылупился из яйца едва ли несколькими месяцами раньше сегодняшнего неудачника, но уже успел прибиться к стае взрослых особей, ценой смерти прежнего засадника, место которого теперь занимал – вот уже почти два месяца. Он не был особо крупным или сильным, но, тем не менее, умел постоять за себя, а что было еще важнее – он был на хорошем счету у вожака стаи, своего отца. А, следовательно, все остальные члены их небольшой группы – две самки – волей или неволей мирились с присутствием в стае молодого самца. Тем более, юный дейноних вел себя на удивление смирно, и, кажется, был напрочь лишен типичного для его сверстников честолюбия, заставляющего их раз за разом – обычно, безуспешно – пытаться отбить самок у взрослых самцов. Обычно такие попытки оканчивались печально, и молодой хищник, успевший увидеть уже три таких нападения, с готовностью признавал над собой отцовское главенство. Тому это нравилось, и он, по-своему, даже симпатизировал сыну… если, конечно, подобное отношение можно назвать симпатией. Вот и сейчас, что-то отрывисто прокричав вслед удирающему конкуренту, старый вожак, распушив перья и явно чувствуя свое превосходство, внезапно и без всякой видимой причины набросился на сына, ударив его в бок и повалив наземь, после чего наступил задней лапой ему на шею, придавив к земле. Его огромный острый коготь, длиной почти в двенадцать сантиметров, коснулся покрытой мягкими перьями кожи, под которой едва различимо билась жилка, и молодой дейноних тут же замер неподвижно, ибо, если бы вожаку вдруг взбрело в голову его убить, он бы смог это сделать, всего лишь вонзив свой коготь на полпальца поглубже и пронзив артерию, причем вряд ли эту смерть можно было бы назвать быстрой! Однако сейчас – пока что… - вожак не собирался избавляться от ценного члена стаи, тем более, что время близилось к закату, а значит – наступала пора стае отправляться на охоту. Небрежно отпустив сына и позволив ему подняться, вожак, тем не менее, все же куснул его – только вряд ли этот почти безболезненный щипок мог ему хоть как-то навредить. Он носил, скорее, профилактический характер – дескать, не забывайся! – и молодой самец тут же пригнулся к земле, всем своим видом показывая, что урок пошел ему впрок. Вожака это удовлетворило – во всяком случае, вздыбленные перья на его загривке улеглись, перестав трещать, и, уже больше не оглядываясь, он неторопливо затрусил прочь, уводя за собой свою стаю. Ночь постепенно сходила на нет, и солнце еще даже не показалось из-за горизонта, но даже рассеянного света, едва пробивающегося сквозь листву, вполне хватало, чтобы зрячие даже в темноте рапторы легко, точно тени, скользили между стволов деревьев, озираясь по сторонам. Их невзрачная серовато-зелено-коричневая окраска идеально сливалась с окружением, так что динозавров мог выдать разве что легкий топот лап да негромкие переклички, позволяющие координировать действия стаи относительно друг друга. Вожак шел на острие клина, за ним, по обе стороны, пристроились самки, а замыкал группу молодой самец. Он не был особенно обеспокоен тем, что ему досталось низшее по иерархии место, ведь, в конце концов, он останется тут не навсегда. В самом прямо смысле этого слова, ибо его роль в предстоящей охоте была совершенно иной, нежели у старших особей. Так что сейчас в основную задачу для динозавров входило наметить будущую жертву. Медленно и осторожно, словно бы тоже подкрадываясь к невидимой жертве, солнце показалось из-за кромки земли, и уже даже успело наполовину высунуть свою сверкающую мордочку на пронизанный его лучами небосклон, но пока что стае дейнонихов не везло. Обычно они охотились в лесу, скрадывая одиночных травоядных динозавров, таких как игуанодоны, но пока что им встретилась лишь парочка орнитомимов – небольших травоядных динозавров, размером примерно с самих хищников, которые, едва завидев опасную родню, тут же порскнули прочь, мгновенно скрывшись в кустарнике. Будь дейнонихи чуть более голодными – они бы бросились в погоню, хотя опыт подсказывал им, что в умении бегать орнитомимы были непревзойденными спринтерами, и с легкостью ушли бы даже от целой стаи, так что на этот раз вожак, чье настроение постепенно начало портиться, лишь раздраженно рыкнул и слегка укусил шедшую от него по правую лапу самку, стремясь хоть на ком-нибудь сорвать злость. Та отскочила, огрызнувшись наполовину угрожающе, наполовину заискивающе, но самец уже на нее не смотрел, и стая, как ни в чем не бывало, продолжила свой путь. Обшарив большую часть леса и поняв, что тут им не будет удачи, вожак стаи решительно повернул в сторону опушки, выводя остальных на открытое место. Здесь, правда, их шансы обнаружить одинокого динозавра, подходящего им по размеру, снижались вдвое, а то и втрое, ведь равнинные животные в основном держались друг друга, и в одиночку осмеливались расхаживать разве что те, кому бояться уже было просто некого. И, тем не менее, стая дейнонихов надеялась обнаружить здесь добычу, и они были настроены на победу. У самой кромки леса молодой самец отделился от группы, но остальные члены словно и не заметили потери, продолжая все так же тихо и осторожно красться вперед. Солнце поднималось все выше, согревая прохладный воздух, и преимущество оперенных дейнонихов, сохранявших почти постоянную температуру тела и днем, и ночью, таяло прямо на глазах, ибо их вялые жертвы понемногу оживали и возвращались к обычной жизни. Естественно, это не могло радовать хищников, и они уже почти отчаялись найти себе подходящую жертву, как внезапно тишину над папоротниковой прерией разорвал протяжный рев… Слишком знакомый, чтобы его можно было просто так проигнорировать! На стаю дейнонихов он подействовал, как звонок к обеду - оживившись, хищники побежали в сторону необычных звуков. И, как оказалось, не напрасно. На небольшой поляне два взрослых самца тенонтозавра выясняли отноше-ния. Обычно эти родственники игуанодонов были довольно мирными созданиями, но только не в период размножения – и не когда дело заходило о праве спариться с самкой. Вот и сейчас двое самцов, что в другое время могли вполне спокойно объедать листву с одного и того же кустарника, протяжно ревели, раздувая шеи и приподнимаясь на сильных задних ногах, дабы продемонстрировать яркий рисунок желтоватых полос и пятен на груди и брюхе, медленно переходивший в яркие поперечные полосы хвоста. В иных местах, к северу отсюда, жили весьма крупные разновидности этих динозавров, до десяти метров длиной, но эти были немного меньше, всего-то метров семь от кончика носа до кончика хвоста – и, тем не менее, весили они аж целую тонну. Для дейнонихов, чей вес редко достигал восьмидесяти килограммов, это было примерно то же самое, что для обычного мужчины – целая племенная корова! Правда, дейнонихи были существенно сильнее людей, и охотились стаей, но ведь и игуанодоны были крепче коров! Поэтому осторожные хищники благоразумно остались под прикрытием листвы и ветвей, внимательно наблюдая за противостоянием. Опьяненные страстью, эти два динозавра не заметили бы и падающее им на головы дерево, так что дейнонихи вполне спокойно чувствовали себя в своем укрытии, со все возрастающим интересом следя за разворачивающимся спектаклем. Они не собирались раньше времени выдавать себя, и лишь сдержанно урчали, словно подбивая травоядных на более активные действия. Впрочем, тем и не требовалась поддержка – ведь напряжение только нарастало, а ни один из соперников не желал уступать другому, и в конце концов, поняв, что одной демонстрацией ничего не добьешься, игуанодоны, почти синхронно развернувшись, начали мерно раскачивать хвостами, переваливаясь с боку на бок. Надо сказать, хвосты у этих особей были весьма примечательны: невероятно длинные – больше четырех метров в длину, они были усилены многочисленными сухожилиями и связками, так что удар такого хвоста был поистине страшен, и неудивительно, что, когда гиганты все же столкнулись, то содрогнулись до самых кончиков пальцев! Но – ни один из них не пожелал отступить, и, заревев, они сшиблись снова, стараясь побольнее ударить противника. У них не было арбитра, который объяснил бы им правила поединка, не было и судьи, что рассмотрел бы их дело и восстановил бы справедливость… это были просто динозавры, дети жестокого первобытного мира, которому они принадлежали и душой, и сердцем – ибо другого мира просто не знали. А потому, когда один из соперников-тенонтозавров, выдохшись в бою, отступил, рапторы встретили это событие весьма оживленно. Их не интересовал победитель, что теперь мог вволю красоваться перед своими самками, наверняка уже поджидавшими его неподалеку – все внимание хищников было сосредоточено на проигравшем самце, что понуро покидал поле битвы, заметно припадая на левую переднюю лапу – кажется, он неудачно ее подвернул. Юрким дейнонихам это было как нельзя кстати, и, уже не скрываясь, они помчались за ним. Дейнонихов никак не можно было назвать самыми страшными хищниками своего времени. Они не были самыми крупными. Они не были самыми быстрыми. Но у них имелось одно важное преимущество – они умели работать группой. И когда, почуяв приближающуюся опасность, тенонтозавр поднялся на задние лапы и бросился наутек, дейнонихи с готовностью пристроились ему в хвост. Если бы им того хотелось, они бы запросто нагнали свою добычу, ибо, как ни крути, были куда лучше приспособлены для бега, но они не собирались особо напрягаться, ибо, убей они тенонтозавра здесь, на равнине, где было полно других хищников – и спокойно поесть бы точно не получилось, поэтому они рычали, щелкали зубами и всячески выказывали свои недружелюбные намерения – но упорно гнали добычу вперед, точно волки, загоняющие оленя. Их козырная карта была все еще припрятана в рукаве, но молодой тенонтозавр этого не знал, и уже хотел остановиться, чтобы убедиться в том, что преследователи безнадежно отстали, как вдруг раздался легкий шорох – и молодой дейноних, точно скрадывающий добычу леопард, спрыгнул с нижних ветвей деревьев. Его тело выгнулось, длинный жесткий хвост вздернулся торчком, образовав почти прямой угол, а мощные задние лапы выбросились вперед, и в ярком солнечном свете жутковато блеснули выставленные вперед когти… Тенонтозавр даже сообразить ничего не успел, как хищник обрушился ему на спину, тут же глубоко погрузив когти в его спину, а острыми, как кинжалы, зазубренными по краям клыками вцепившись ему в шею. От боли и неожиданности травоядный отчаянно заревел и заметался на месте, пытаясь стряхнуть с себя смертоносный груз, но юный дейноних держался крепко, и не думая падать на землю. За это время остальные члены стаи, услышав впереди многообещающий шум, словно оживились, и со всех ног бросились вперед, желая не опоздать на самое интересное. Заметив вожака стаи, что выпрыгнул из кустов прямо у него под носом, тенонтозавр, испуганно всхрапнув, резко дернулся в сторону, но не удержал равновесие – в отличие от дейнонихов с их подвижными хвостами, эти динозавры были не столь хороши на поворотах – и, проскользив по земле задними лапами, он со всего размаху грохнулся на бок, едва не придавив своего «всадника» - тот едва успел отпрыгнуть, не разжимая челюстей. Вид поверженной добычи, беспомощно лежавшей у его лап, заставил старого вожака, несколько опьяненного погоней, забыть об осторожности, и, зарычав, он бросился прямо к горлу тенонтозавра, словно намереваясь одним укусом вырвать его целиком… но даже на земле тенонтозавр оставался грозным противником, и старый дейноних успел лишь коротко взвизгнуть, когда мощная передняя лапа травоядного, внезапно дернувшись, с влажным хрустом врезалась ему в бок и без особого труда отшвырнула прочь. К счастью, он успел извернуться в воздухе и приземлиться на задние лапы, а не плашмя, но все же выходка уже обреченного на смерть вегетарианца не прошла даром – правая передняя лапа дейнониха висела плетью, и, судя по всему, перелом был достаточно серьезным. Впрочем, его это не особо смутило, и он, едва встряхнувшись, тут же злобно зашипел на яростно ревущего тенонтозавра. Все это время молодой дейноних, мертвой хваткой висевший на шее жертвы, никак не проявлял себя, предоставляя взрослым самим развлекаться с поверженным колоссом, но, почувствовав, что травоядный медленно теряет силы, и уже не так сильно бьется на земле, пытаясь подняться, он решился – и, отпустив жесткий хребет тенонтозавра, на котором его зубы оставили заметные раны, он, точно змея, метнулся к его горлу и, обхватив передними лапами его шею, запустил свой огромный коготь на правой задней лапе точно ему в цель. Несмотря на распространенное мнение о том, что коготь дейнониха напоминал этакий кривой нож, и мог с легкостью разрезать шкуру и плоть, неверно. Вздумай хищник использовать свое оружие так, как это обычно представляют поклонники голливудских фильмов – и он тут же бы лишился его. Этот коготь был не грубым тесаком, а ювелирно тонким инструментом, предназначенным вовсе не для того, чтобы выпускать жертвам кишки. Острым у этого когтя был только его кончик, а нижняя поверхность была гладкой и закругленной, так что единственное, что мог им сделать дейноних – это нанести один-единственный укол… Пустяковая ранка! Но только если не знать, куда наносить удар… Молодой дейноних знал. Он не раз наблюдал, как это делают другие, а сегодня ему наконец довелось проделать это самому, и древние, как мир, инстинкты его не подвели. Коготь перебил трахею тенонтозавра и серьезно повредил сонную артерию, так что ярко-алая, теплая кровь брызнула фонтаном, оросив голову молодого ящера – тот тут же отскочил в сторону, не желая повторить судьбу вожака стаи, ибо тенонтозавр страшно заревел от боли и даже попытался приподняться – чем только ускорил свой конец, ибо кровь хлынула с новой силой, забирая у динозавра даже те немногие мгновения, что ему остались. Дейнонихи спокойно ждали своего, держась чуть поодаль, и мутными от боли и недостатка кислорода глазами тенонтозавр попытался отыскать своего убийцу… Тот стоял неподалеку, слизывая с морды капли крови, и на какой-то миг карие, полные невыразимой муки глаза умирающего травоядного встретились с узкими, как у кошки, зрачками дейнониха, угольно-черными прорезями разорвавшими золотистую зелень холодных, как лед, радужек… А потом в горле у тенонтозавра что-то захрипело, забулькало, и с тяжелым вздохом он рухнул на бок, уже больше не вставая. Он еще дышал, но время его было на исходе, и хищники, не дожидаясь, пока он замрет, объявили начало пира. Первым к добыче, как и полагалось, должен был подойти вожак стаи, и он, ничуть не сомневаясь в собственном превосходстве, не торопясь подошел к туше, по большей части косясь лишь на голодных, уставших самок, что вяло огрызались в ответ, и, полностью удостоверившись, что они пока и не думают бунтовать, старый самец удовлетворенно фыркнул и повернулся к туше, готовясь оторвать свой первый кусок… да так и присел на задних лапах от изумления, дивясь неизмеримой наглости: молодой засадник, что должен был, по-хорошему, смирно ждать своей очереди в самом конце, давая набить животы взрослым охотникам, как ни в чем не бывало, взгромоздился на огромный бок тенонтозавра и преспокойненько выдирал оттуда кусок за куском! Некоторое время вожак, явно пребывающий в глубоком недоумении, молча смотрел на него, то ли силясь понять, что тут творится, то ли ожидая, что зарвавшийся юнец сам соскочит вниз, и тогда его можно будет хорошенько взгреть после сытного обеда, но молодой раптор явно не собирался вспоминать о хороших манерах, и, в конце концов, у старого вожака лопнуло терпение – оскалив зубы, он бросился вперед, явно намереваясь проучить молодого выскочку, однако тот его уже ждал – и, едва старший раптор приземлился рядом, вцепившись когтями в жесткую кожу тенонтозавра, молодой хищник тут же ударил его задней лапой в бок, заставив потерять равновесие и скатиться на землю, после спрыгнул сам. Вожак успел откатиться в сторону и подняться на ноги, и теперь два раптора, молодой и старый, застыли друг против друга, приподнимаясь на задних лапах и расставляя в стороны передние – или переднюю, в случае отца. Хотя, честно признаться, он не слишком-то от этого бы выиграл, ибо, по-хорошему, нечего ему было особо демонстрировать – с возрастом перья вытерлись и выцвели, так что он смотрелся крайне бледно, особенно на фоне своего сына, чьи темные «крылья», идеально скрывавшие яркую подпушку от глаз добычи, сейчас развернулись во всей красе, и солнечные лучи заставили их полыхнуть ярким кроваво-красным цветом – истинным цветом гордого молодого самца! Перышки на спине терлись друг о друга, издавая ритмичный треск, и лапы подрагивали им в такт, заставляя блестящие перья вспыхивать и гореть. Самки, что наблюдали за противостоянием самцов со стороны, невольно оценили это представление, и их довольное урчание только раздражало старого самца, что яростно шипел, пытаясь запугать сына, но тот уже не раз видел этот самый ритуал – и не собирался отступать. Некоторое время они еще соревновались в демонстрации, пытаясь избежать схватки – отступи один из них, и второй не стал бы его преследовать! – но, видимо, ей все же было суждено состояться, и, издав резкий, пронзительный визг, старый самец атаковал первым – без всякого предупреждения он прыгнул вверх, выставив когти, точно петух, а молодой ящер почти одновременно бросился ему навстречу. Они сшиблись в воздухе, и, рухнув наземь, тут же отскочили друг от друга, едва ли обменявшись парой несильных ударов. Старый вожак был существенно тяжелее молодого динозавра, но он был, к тому же, еще и куда больше вымотан охотой и продолжительной голодовкой, а юный засадник даже не успел особо устать, сидя на своем дереве и подкарауливая добычу, и, тем не менее, пока что он избегал открытой конфронтации. Сдержанно рыча, хищники, точно два волка, закружили друг против друга, внимательно следя за движениями соперника… после чего, выждав свой момент, молодой раптор атаковал первым. Любимым приемом у его отца было внезапно рвануться вперед и изо всех сил толкнуть в плечо, заставляя потерять равновесие, либо подсечь под задние лапы, чтобы противник упал на бок, и тогда уже в дело вступали вес и острые когти старого охотника, поэтому его сын, наученный горьким опытом (в том числе и сегодняшним, утренним), упорно не позволял зацепить себя. Они сшиблись снова, и на этот раз уже не жалели противника – обхватив друг друга передними лапами, они клубком покатились по земле, кусаясь и царапаясь. В результате – у молодого самца оказалась неглубокая рана на груди, но отцу досталось больше – его плечо было распорото, и теперь даже целая передняя лапа была практически парализовано. Это слегка сдвинуло баланс сил в пользу молодого раптора, и, наверное, где-то там, внутри, старый вожак внезапно осознал, что его вечная снисходительность по отношению к сыну дала не вполне приятные плоды… И все же – пока что он собирался во что бы то ни стало проучить его, поэтому, едва они распались и отпрянули в разные стороны, как он, не давая сыну передышки, бросился вперед и, мощно оттолкнувшись задними ногами, вспрыгнул к нему на спину, запустив ему под кожу острые когти. Огромная тяжесть пригнула молодого раптора к земле, но он не растерялся – и бросился наземь, подминая под себя противника. При этом он обрушил почти весь свой вес на сломанную лапу отца, и это сработало – тот не выдержал боли, и отпустил его, тем самым невольно выдав свою слабину. И его сын это заметил, потому как, вскочив, не отпрыгнул в сторону, а, пользуясь тем, что вожак все еще был на земле, сам применил к нему его же прием – одной лапой придавив ему горло, он вцепился в покалеченную конечность, и до хруста сжал челюсти, разрывая плоть и кроша обломки костей. Старый дейноних закричал от невозможной боли, пытаясь вырваться, но его сын был неумолим, и он еще долго тряс его, прежде чем, удовлетворившись, отпустил и позволил встать. Но на лапы поднялся уже не вожак стаи. Ибо он оказался проигравшим. И молодой самец легко мог убить его – но не стал этого делать. Перья на его спине яростно трещали, а хохолок на затылке поднялся дыбом, и если обычно темные кончики делали его перья не слишком заметными, то теперь, подпитываемые гордостью новоявленного вожака, они во всей красе продемонстрировали свои ярко-алые основания, окружив его голову пылающим ореолом. Вновь расставив в стороны передние лапы и расправив «крылья», он ритмично топал задними лапами, и самки отвечали ему легким покачиванием голов, признавая над собой новое главенство, а старый самец пятился все дальше назад, роняя капли крови, пока не достиг кромки поляны – и, развернувшись, зарысил прочь. Старый и покалеченный, он стал изгнанником, одиночкой, и, скорее всего, его ждала незавидная судьба падальщика – либо падали, ибо мир динозавров не знал пощады. Но молодого самца это нимало не беспокоило. Он добился своего, а уж какими средствами – дело второе. И, убедившись, что поверженный противник и не думает возвращаться, а самки настроены благожелательно, молодой самец, уже с полным на то правом, возобновил прерванную трапезу. Перья вновь плотно прилегли к коже, вернув ему его защитную окраску, однако что-то в его облике все же переменилось… быть может, посадка головы – ведь ему уже не приходилось постоянно следить за поведением вожака, ожидая подвоха? Или в изгибе шеи – ведь уже не надо было постоянно пригибаться, чтобы показать свою покорность?.. Юному дейнониху были непривычны эти перемены, но они ему определенно нравились, и он не собирался возвращаться к прежней жизни, хотя, конечно, не мог и вечно удерживать свой трон – ведь, рано или поздно, время или случай сделают свое дело, и другой самец, помоложе – быть может, даже его собственный сын – повторит сегодняшний сценарий. Впрочем… Сытый и довольный, вожак лениво зевнул, поудобнее устроив свою голову на боку отдыхающей рядом самки. У него были проблемы и поважнее, чем некое туманное будущее. Нужно было укреплять свое положение в стае, прогадывать свою первую будущую охоту, в которой ему уже не придется рассчитывать на отцовский опыт, попутно разыскивая нового засадника, ибо по-детски загнутые коготки, что не раз спасали его в младенчестве, когда приходилось спасаться на деревьях от наземных хищников и взрослых дейнонихов, постепенно спрямлялись, а увеличивающийся вес и вовсе делал древесные прогулки почти невозможными, так что, волей-неволей, нужно было подбирать себе замену. Он прикрыл глаза. Ну что ж… Вряд ли это будет таким уж сложным делом. На освободившуюся вакансию молодняк полезет охотно, так что ему останется лишь выбрать лучшего. Самого сильного, самого ловкого и проворного, что обеспечит стае успешную охоту и шанс на выживание на остаток сухого сезона. А потом на землю, подобно живительным водопадам, хлынет долгожданный дождь, и самки начнут выводить птенцов… Начнется новый круг жизни, и стая дейнонихов, как и прежде, будет охотиться на своей территории, наводя ужас на всех, кому не посчастливится встретиться со стаей этих беспощадных убийц, что, не сумев обзавестись размерами карнозавров, поднялись на ступень высших хищников благодаря своим мозгам и умению жить сообща, используя все преимущества коллективной охоты и защиты территории. Конечно, их стаи нельзя было назвать четким, иерархическим сообществом, как у современных млекопитающих, но, тем не менее, такая стая обеспечила дейнонихам шанс на выживание в середине мелового периода – во времена, когда на земле царили динозавры, когда набирали силы птицы и млекопитающие… Во времена, которые уже никогда не вернутся. Конец. Спасибо за внимание.

Ну что ж... лично я из хищных динозавров уважаю гиганотозавра - за мощь, спинозавра - за размеры, троодона - за ум и дейнониха - просто потому, что я его люблю! А если говорить не только о динозаврах, то я тихо влюблена в саблезубых кошек, лиценопсов (да и вообще - всех горгонопсид!) и летучих птерозавров.

Спасибо. Рада знакомству.

ndr, спасибо.

Ну, это конечно... но мои драконы всегда будут четырехлапыми. На худой конец - двулапыми, но это уже виверны.

В таком случае в полете им будет нелегко... Да и сам образ дракона существенно теряется, получая некоего драконида из WarCraft'а... Но это мое мнение.

Ba11istic, как и я - Вас. Очень рада.

Ну, если вы хотите, чтобы эти несчастные ютарапторы (судя по размерам) сломали себе свои хвосты, сидя в такой позе... учитывая, что для рапторов вообще типично практически полной окостенение хрящей хвоста, образующих сравнительно жесткую структуру... Пожалуйста. Но, как защитник живой природы - я против! Помимо того, появление разумных динозавров вряд ли вообще было возможно... слишком совершенные тела и слишком маленькие мозги.

Дантист, я не после "Долины"... я просто так пишу. Сама по себе. Вдохновленная детскими увлечениями (знала, кажется, наизусть почти полторы сотни названий с описаниями...), казусами современной кинематографии (типа "Парка юрского периода") и простой любовью к живой природе, пусть даже от этой природы остались лишь смутные следы. Нравится мне это дело. Трудно, конечно, информацию собирать и перерабатывать, но, по крайней мере, я занимаюсь этим не без удовольствия. И с удовольствием поделюсь тем, что знаю, с вами... Драко - спасибо. Просто... не совсем по-человечески - но спасибо.

У меня в планах вообще создать целую серию рассказов про динозавров... Уже есть два - этот и про дейнониха. Если хотите, потом могу выложить. И спасибо за теплые слова!

Да я просто видела тех же драконидов или разумных динозавров (разумные динозавры, мама дорогая...), и могу сказать определенно - не верю!

Просто, когда я делала серию публикаций по миру WarCraft и драконам Аспекты, то я поняла, какие они все-таки разные, необычные и... индивидуальные. Они совершенно не похожи друг на друга: нежность, мудрость, гордость, ярость, спокойствие... в них намешано все, и, когда читаешь про них, понимаешь, что эти драконы - истинное воплощение этого народа, а не обычные "зеленые-красные-синие-так далее", которых убивают исключительно за опыт и артефакты!

Гм. Это уже какие-то мутанты... А вообще - с тонким хвостом дракон будет уже каким-то... недраконистым. Вот не могу объяснить. Но на четырех лапах он уже будет выглядеть глуповато... Как человек на четвереньках.