Аннаэйра

Seliat - поддерживаю! Конечно, сюжет забит до невменяемости, конечно, герои проштампованны на всех частях тела, конечно, изначальный сюжет книги сбили, скомкали, и купировали ему все уши, хвосты и лапы, но - но! - ведь для того и создаются детские сказки! Для того, чтобы дети по всему миру вновь поверили в отважных героев, в благородных королей и отважных воинов! Чтобы вновь были воспеты дружба, вера и любовь - ведь, сколько бы ни было создано сказок, мы с вами не устанем рассказывать малышам сказки Андерсена, Перро, Гримм... просто потому, что дети не могут жить без сказок. И "Легенды..." - как раз такая история. Вот почему этот фильм понравился мне, как годом ранее понравился "Аватар" - за эту простую истину. За память о детстве, чудесном времени, когда весь мир казался одним огромным, невероятным чудом...

Ой, спасибо... Вишневый... и банановый! *принюхиваюсь* Мням... Даже как-то стыдно - я, вроде как, удовольствие получаю от написания рассказов, а меня еще и кормят за это... Но все равно - спасибо!

Да, помню, помню, насчет того, что Лесса запрещала Рамоте жевать камень, пригрозив, что та станет "бесплодной зеленой дурой". Получается, перинитские драконы сознательно себя травят, лишаясь фертильности ради выживания Перна... а вот на самцов, странное дело, камень не действует. И файрам, как уже было замечено, он по барабану. Так что не все так просто... А что же касается Всадников... ну, есть, что есть. Хотя в D&D меня бесило, что дракону зачем-то нужна уздечка. Типа, без нее он просто ни в жисть не догадается, куда лететь! В Алагейзии - там все же это лучше показано. Так что... тема-то про Эрагона! А я его люблю... Вот, жду четвертую книгу, и гадаю, как назовут зеленого дракона.

Возможно. Но все-таки... чисто эстетически - алагейзийские драконы красивее. У них и раскраска ярче, и чешуя сверкает, и пламя они сами выдыхают, а не фосфин жуют. Хотя - да, с Перном много общего. Но в последующих двух книгах Паолини начал это судорожно исправлять. Так что, надеюсь, четвертую книгу уж точно не сравнят с перинитским циклом! Ибо в книгах о Перне большая часть времени посвящена все же людям...

Ba11istic, на вкус и цвет... Я - поклонница героического фэнтези, этакая "мэрисьюшница", хотя не всегда это показываю. Дзирт близок мне по мировоззрению, и я его очень люблю, пусть даже он не может порадовать нестандартностью. Тот же Джарлакс, например, мне нравится существенно меньше... И у него нет Гвенвивар. А Перн... ну, это Перн. Единственный известный мир, где драконы - не вполне рептилии, а вообще нечто странное, ни на что не похожее. Вот только Всадники в "Эрагоне" мне почему-то больше по нраву. Там драконы... более гордые, что ли.

Это уже выбор каждого. Мне Забытые Королевства нравятся исключительно из-за Дзирта До'Урдена, а Перн - из-за драконов... хотя я с трудом прочитала первые три книги, а последующие - отрывками.

Хм... я читала Сильмариллион лишь кусочками, ибо с трудом переносила такое количество имен, дат и событий. Мне просто стало интересно, что же это за Нуменор, о котором так много говорят, и почему он пал, и кто есть Эру, и кто такие Феанор и Мелькор... Книга интересная, но не для меня. Увы...

Эх, и тянет же меня на всякие необычности и нестандартности... На этот раз я расскажу вам об египетском спинозавре (Spinosaurus aegyptiacus), считающемся самым крупным плотоядным динозавром из всех, что когда-либо существовали на Земле - и самым крупным наземным хищником, соответственно, тоже. Впрочем, несмотря на внушающие уважение характеристики, занятную внешность и роскошный спинной гребень, спинозавр известен сравнительно мало, и многие даже не подозревают, какое жуткое чудовище правило на просторах Африки девяносто пять миллионов лет назад... ДЕНЬ ИЗ ЖИЗНИ СПИНОЗАВРА. Длинная, похожая на крокодилью морда приподнялась над землей, огромные челюсти распахнулись, демонстрируя ряды острых, как бритва зубов… но сил застонать уже не было, и, прикрыв глаза, отсвечивающие зловещим зеленым, спинозавр тяжело уронил голову наземь, натужно раздувая бока и чувствуя зловещее приближение смерти… Он был еще совсем не стар, но всю свою жизнь ходил с ней бок о бок, и теперь, когда незримое существо с холодными крыльями и бесчувственным взглядом застыло где-то совсем рядом с ним, вот-вот готовясь запустить зубы в его тело – он все так же спокойно смотрел на раскинувшееся над ним прозрачно-голубое небо, такое чистое и беззаботное… казалось, оно и не знает об ужасной трагедии, случившейся этой ночью. Трагедии, что унесла жизни сотен живых существ, опустошило громадную территорию… и исчезло, как и не было его, оставив своих жертв умирать от голода и боли. Огромное, шестнадцатиметровое тело спинозавра лежало, наполовину погрузившись в липкую, тягучую грязь, перемешанную с илом, который принесла сюда разбушевавшаяся река. Несколько дней назад, далеко в горах, прошли сильные дожди, размывшие естественную плотину из грязи и камней. Мощный поток вырвался на свободу, и, точно дикий зверь, пронесся по болотистой равнине, сметая все на своем пути, пока, достигнув обширной топкой низменности, взбесившаяся вода не успокоилась… вот только тем, кого она унесла с собой, это не принесло облегчения. Никто не ушел от ее слепой ярости, будь то столетнее дерево или могучий динозавр – она утащила за собой всех обитателей древнего леса, от самой маленькой ящерки – до огромного спинозавра, самого страшного хищника на этой земле, которому теперь оставалось лишь мучиться от боли в переломанных костях и разорванном брюхе. Его гордость, его символ – высокий кожистый гребень на спине – лежал, перемазанный в холодной грязи, забирающей даже те немногие крохи тепла, что еще оставались в громадном восьмитонном теле. Это означало, что позвоночник ящера тоже был сломан, и он не мог даже пошевелить задними лапами – они мертвым грузом лежали в грязи, никак не откликаясь на его желания, и все попытки подняться кончались лишь тем, что страшная усталость заставляла хищника раз за разом валиться в грязь, перемазываясь в ней по самые уши. Силы его неумолимо таяли, и в конце концов кожистые веки смежились, и беловатая полупрозрачная перепонка окончательно погасила зеленые глаза… Чмок. Чм-мок. Чмок. Странный, чавкающий звук вывел спинозавра из со-стояния оцепенения, всколыхнув гаснущее сознание – и как раз вовремя, ибо через какое-то мгновение он увидел, как у самой его морды, широко раздвинув увенчанные тупыми копытцами пальцы, в грязь опустилась круглая, похожая на колонну лапа, толщиной с древесный ствол. Лапа простояла на месте всего ничего, как – чмок! – выдрала себя из липкой жижи и пронеслась над головой хищника, вновь опустившись где-то метрах в двух от него и явив его взгляду обширнейшее морщинистое брюхо цвета перепревшей листвы, на котором, при некотором желании, спинозавр вполне мог бы уютно поспать. Это был старый паралититан – самый крупный травоядный динозавр в этих краях, длиной почти в тридцать метров и весом в шестьдесят тонн. Обычно эти ящеры держатся небольшими группами, в целях общей безопасности, но этот одинокий самец достиг уже таких размеров, что врагов у него почти не осталось – кроме одного… Спинозавр почувствовал, как у него задрожало горло… столько мяса! Столько мяса! Нужно лишь приподняться, всего лишь на пару метров – и вся эта туша окажется в его власти! Охотничьи инстинкты притупили даже боль от ранений, и, сипло взревев, хищник, разорвав ссохшуюся корку грязи и крови, изо всех сил дернулся вперед, разевая страшенную пасть… но его хватило лишь на то, чтобы неуклюже дернуться всем телом. Тем не менее, паралититан испугался – хрюкнув от неожиданности, гигант, не ожидавший ничего подобного от залитого грязью «холма», отошел назад на несколько шагов, после чего, изогнув длинную шею, в некотором недоумении уставился на так испугавшего его спинозавра глупым золотистым глазом. Видимо, он пытался понять, что это за существо, которое, вроде бы, пахло и рычало, как его злейший враг, но в то же время совершенно на него не походило. Впрочем, паралититан недолго ломал над этим голову – убедившись, что это необычное создание не собирается не то, что нападать – даже подниматься на ноги, он успокоился, и, потеряв к спинозавру всякий интерес, отправился дальше, едва не касаясь земли довольно-таки коротким, по сравнению с некоторыми своими сородичами, хвостом. Видимо, он направлялся к зеленой полосе леса, не пострадавшей от наводнения, и спинозавру, беспомощному и униженному, оставалось лишь смотреть ему вслед, чувствуя, как медленно перестает дрожать земля, провожающая четвероногого титана. Солнце уже довольно высоко поднялось над землей, но даже его теплые лучи не могли согреть окоченевшее тело павшего спинозавра, а лишь ухудшили его и без того плачевное положение, привлекая множество кровососущих насекомых, жадных до свежей крови. Правда, корка грязи и плотная, жесткая шкура частично уберегали динозавра от этих паразитов, но маленькие твари всюду находили слабые места – в паху или подмышками – чтобы без помех насладиться своим пиршеством. Глаза спинозавра помутнели от боли, и он все пытался сбросить с себя этих кровопийц, но они совершенно не обращали внимание на его дерганья, продолжая делать свое грязное дело. Правда, радоваться им пришлось недолго – к полудню над равниной собрались тучи, и начался дождь, прогнавший их куда подальше. Дождь был почти теплый, и совсем не напоминал ту ужасающе холодную воду, что переломила надвое всю жизнь могучего спинозавра, и он, почти не моргая, смотрел, как небо озаряют ветвистые молнии, похожие на сверкающие когти каких-то огромных небесных охотников. Дождевая вода почти смыла с его боков липкую грязь, обнажив коричнево-серый бок, расписанный причудливым кирпичным узором, и огромный гребень, с которого еще не сошла яркая, оранжево-желтая брачная окраска… В этом году ему повезло, и он нашел себе партнершу – громадную самку, почти на полметра превышающую его размером, но выглядящую далеко не так эффектно – ее гребень был немного ниже, и окрашен куда проще. Однако пасть ее была полна острых, как бритва, зубов, и, судя по свежим и довольно глубоким ранам на боках преследующего ее молодого самца, пользоваться ими она тоже умела. Умудренный опытом, старый патриарх не стал тут же навязывать свое общество, вместо этого решив разобраться с юным выскочкой. Тот оказался не робкого десятка, даром, что был почти на семь метров короче старшего самца, и даже умудрился слегка тяпнуть старого самца за бок, содрав с него кусочек кожи… и, тем самым, предопределил свою судьбу. Уйди он с самого начала – старик не стал бы его преследовать, вместо этого уделив больше внимания самке, но эта пустяковая ранка серьезно его разозлила. В его крови бурлили гормоны, и давным-давно, казалось бы, позабытая ярость всколыхнулась в его душе, заставив внезапно напасть на молодого оппонента. Когда в тебе насчитывается почти восемь тонн веса, ты при всем своем желании не особо разгонишься, но на короткие, мощные рывки способны даже куда менее приспособленные к бегу крокодилы – и старый спинозавр, что врезался в его бок, подобно тарану, без труда повалил противника на бок, после чего, не сбавляя скорости, вскочил на бок поверженного наглеца, ломая ему ребра своим весом. Это был жестокий прием, и молодой спинозавр закричал от боли, когда острые осколки собственных ребер начали раздирать его внутренности, но через несколько мгновений его крики сменились отвратительным хлюпаньем, а из его горла хлынула кровь, заливая сухую землю. Ее запах несколько убавил огонь, пылавший в глазах старого ящера, и тот перестал топтать врага. Впрочем, вряд ли это уже могло его спасти… Сердце молодого, храброго, но глупого динозавра отсчитывало свои последние удары, а победитель, ровно забыв о его существовании, из разъяренного демона уже превратился в смущенного подростка, увивающегося вокруг самки. Его осторожность была вполне обоснованна – в юности ему уже «повезло» нарваться на взрослую самку, и с тех пор он предпочитал следить за собой. Эта красавица, хоть и ненамного превосходила его размерами, все же должна была быть куда агрессивнее настроена, и старик вовсе не собирался проверять, насколько остры ее зубы! Последующие несколько дней он неотрывно следовал за ней, отгоняя всех прочих ухажеров – правда, уже бескровно, ибо его размеры говорили сами за себя, заставляя более молодых ящеров убираться прочь ни с чем. Проблемы возникли лишь в последний день, когда «на свидание» явился еще один старый самец, может, года на четыре младше нашего, и самка, явно соскучившаяся по множеству поклонников, приняла его вполне благосклонно, чем почти взбесила прошлого преследователя, и тот без раздумий пошел в атаку. На этот раз обычным зрительным контактом не ограничилось, и два самца, рыча и скаля зубы, закружили друг против друга, следя за движениями противника горящими от злобы глазами. Они не собирались уступать друг другу, и у каждого из них были свои преимущества: у одного – его преимущество в размерах, у другого – запас свежих сил, не истощенных многодневной гонкой за самкой. Они были равны… и настроены весьма решительно, поэтому-то и тянули с активными действиями, давая противнику шанс уйти и избежать драки… но – сдаваться просто так никто не хотел, и в какой-то миг старший спинозавр, слегка присев на задних лапах, рванулся вперед и крепко ухватил противника за плечо, прочно зажав его передними зубами. Сила его мощных челюстей позволила острым, как колья, зубам прорвать кожу и мышцы, скребнув по кости, и хотя второму ящеру удалось вырваться из этого захвата, по его шкуре медленно потекли ручейки липкой темной крови, а правая передняя лапа, вооруженная страшными когтями, похожими на острые крючья, бессильно повисла, и раненый гигант издал громкий обиженный вопль, прежде чем сам рванулся в атаку. Гиганты столкнулись, и небольшой перевес в габаритах позволил старому самцу хорошенько поддеть более молодого, заставив его сделать пару шагов назад, после чего, так же быстро, как и сошлись, динозавры вновь отшатнулись назад. Их спинные гребни налились кровью и заполыхали яркими цветами, словно на их хребтах расцвели громадные экзотические цветы, и выглядели два колосса поистине ужасающе! Даже самка, кажется, заинтересовалась, и не сводила с них глаз, стоя неподалеку. Сезон засухи подходил к концу, а с ним пропадала и излишняя озлобленность спинозавров, но до того, как обильные дожди оживляли доисторические равнины, их ярость достигала своей кульминации – а все ради того, чтобы обладать ею… Самке это не могло не льстить, и она почти с удовольствием наблюдала, как сшибаются два огромных хищника, раз за разом – правда, ограничиваясь лишь незначительными ранениями. Они устали, покрылись пылью, но не сдавались, и такая схватка могла длиться часами… пока внезапно не кончилась, когда самец-пришелец, внезапно словно бы забыв о цели битвы, развернулся и неторопливо побрел прочь, прово-жаемый победным ревом старого самца. Эта драка, хоть и не окончившаяся смертью одного из противников, явно понравилась самке, и тем же вечером она впервые позволила своему настойчивому кавалеру приблизиться к ней. Самец все еще осторожничал, но уже не столь сильно – он понял, что самка его признала, и не стал особо ждать. Еще пару дней они были вместе, пока у самки хватало на него терпения, но в конце концов ей это надоело, и, почувствовав перемену в ее настроении, самец ушел сам, не желая напоследок драться еще и с раздраженной пассией. Засуха кончалась, и, ведомый чутьем, он вернулся в свою речную долину, где обычно проводил сезон дождей, в основном питаясь крупной рыбой и с удовольствием разделывая трупы огромных травоядных, чье протухшее мясо без труда поддавалось даже его лишенным зазубрин зубам – ему было достаточно лишь пару раз мотнуть головой, чтобы выдрать огромный кусок мяса! Это был его рай, его законная земля, отвоеванная в бесчисленных схватках с не в меру наглыми молодыми соперниками… кто же знал, что она станет ему ловушкой… Река казалась совершенно спокойной. Лес, переживший сокрушительную силу первых ливней сезона дождей, дышал свежестью, теплое, и совсем не жгучее солнце, уже висевшее где-то над самым горизонтом, играло на поверхности воды, затопившей иссушенную землю, и спинозавр довольно грелся на относительно сухом холме, переваривая свой обед. С возвращение воды реку вновь заполонила рыба, и громадный хищник полдня объедался ею на берегу реки, ловко выхватывая серебристые тела мощными когтями на передних лапах. Всего один удар – и огромная пресноводная акула, щелкая зубами, вылетала на берег, где ее уже поджидали острые зубы, из которых не могло вывернуться даже скользкое, мускулистое тело, длиной почти в два с половиной метра! Набив брюхо до отказа, спинозавр мирно дремал, слушая, как где-то в кронах деревьев кричат мелкие летающие ящеры, да сквозь полуопущенные веки наблюдал, как по реке, загребая воду мощным хвостом, плывет крупный крокодил… наверняка он направлялся выше по течению, откуда доносился слабый, сладковатый запах мертвечины. Должно быть, труп какого-нибудь погибшего в засуху паралититана, или более мелкого его сородича, египтозавра, принесла с собой река, и теперь подгнившая туша привлекала множество любителей легкой добычи. Будь спинозавр чуть более голоден, он бы тоже принял участие в пиршестве, но свежая рыба, которую добыть было лишь немногим сложнее, приятно отягощала брюхо, и, как только крокодил скрылся из виду, огромный динозавр лениво зевнул, устраиваясь поудобнее. Быть может, к утру, проголодавшись, он все же наведается туда, но пока что крокодилы, птерозавры и мелкие хищники могли не беспокоиться – их негласный предводитель спал, не подозревая о грозящей ему опасности… Впрочем, даже если бы он знал о ней – что бы он мог сделать? Убежать? Спинозавры никогда не славились, как хорошие спринтеры. Спрятаться? А где прикажете найти нору или гнездо, в котором поместится восьмитонная туша?.. И потому, когда сквозь сон его ушей коснулся зловещий рев – он не успел даже толком проснуться, как бурлящий, мутный поток, увенчанный густой шапкой пены, грязи и переломанных стволов деревьев, снес его с места – короля динозавров, что оказался совершенно бессилен перед яростью стихии… Хриплое рычание, треск и влажное, отвратительное чавканье стряхнули с умирающего ящера пелену воспоминаний – с трудом вывернув шею, он увидел за собой чей-то огромный бок, наполовину торчавший из липкой грязи. Узкие, точно оставшиеся от удара плети шоколадные полоски и короткие ноги с головой выдавали некрупного египтозавра – быть может, даже того самого, которого так и не доели лесные крокодилы. Ссохшаяся кожа заставила длинную гибкую шею причудливо выгнуться, так что небольшая голова оказалась запрокинута за спину, и спинозавр мог в подробностях рассмотреть отсутствующие губы и выклеванные птерозаврами глаза. Травоядный был мертв, и мертв уже давно, о чем свидетельствовал сильный трупный запах, но, тем не менее, заметно вздрагивал, и из его брюха доносились странные, урчащие звуки. Впрочем, загадка разрешилась сама собой, когда внезапно раздалось громкое «хрясь!» - и над тушей, держа в пасти громадный кусок мяса, показалась треугольная голова кархародонтозавра. Эти хищники во взрослом состоянии достигали в длину свыше тринадцати метров, и были серьезными противниками даже для могучих спинозавров, но этот… вернее, эта парочка юнцов не выросла еще и до половины своего взрослого размера. Тем более, крупный хищник их не интересовал – рядом лежала целая куча вполне еще сносного мяса, так зачем было рисковать, рискуя напороться на острые зубы?.. Добыча от них все равно не уйдет – и, неторопливо проглотив свой кусок, молодой охотник вернулся к своей трапезе, а старый спинозавр устало отвернулся и закрыл глаза, ибо именно в этот момент его жизнь окончательно утратила всякий смысл. Он был властелином этих земель, самым страшным и свирепым хищником, с которым никто не смел бы драться на равных – только такой же, как и он сам, боец… но последних осталось не так уж и много, ибо жизнь плотоядных динозавров была полна опасностей, подстерегающих их на каждом шагу, и было удачей уже то, если хотя бы один детеныш из целого выводка достигал зрелости. Кого же тогда оставалось бояться спинозавру, шестнадцатиметровому чудовищу, словно бы воплотившему в себе сам дух своей жестокой эпохи?.. Да никого, пожалуй. Зато его самого должны были бояться все! А вот теперь – перестали. Зачем было сражаться дальше?.. Несколько дней спустя одинокий молодой спинозавр, привлеченный запахом падали, набрел на остатки громадной туши египтозавра. К тому времени на костях уже мало что осталось, и несколько крупных птерозавров шумно ссорились из-за обрывков сгнившего мяса. Разогнав эту крылатую публику, юный хищник безо всякого интереса потыкался мордой в подсохшие ребра и поняв, что не наскребет тут себе даже на легкую закуску, разочарованный молодой динозавр уже хотел убраться прочь, но внезапно его ноздри раздулись, и, опустив голову к земле и пару раз копнув застывающую грязь, он обнаружил нежданный подарок судьбы – почти целый труп взрослого спинозавра. После гибели могучие мышцы сократились, и морщинистые губы гиганта были слегка приподняты – казалось, что он улыбается. Словно бы он встретил кого-то, кого уже давно знал – и наконец-то ушел туда, откуда не возвращаются. Он с готовностью встретил свою судьбу – ибо знал, что это неизбежно. Рано или поздно – смерть приходит за каждым из нас. Всегда. Спасибо за внимание!

Cross, спасибо... *покраснела, но корзиночку все же приняла, после чего говорить уже не смогла, хрустя печеньем, однако...* Очень вкушно...

Довольно короткий рассказ о драконах, о падающих звездах и о том, что легче умереть во имя того, что любишь и во что веришь - чем просто жить без цели и призвания. РАСПРАВИТЬ КРЫЛЬЯ... Я попытался закричать, но встречный ветер словно только того и ждал – он тут же пронзил меня насквозь, точно копье, и я задохнулся от боли, за миг до того, как очередной порыв врезался в широко натянутую перепонку, закрутив мое беспомощное тело пологой спиралью. Я отчаянно бил по воздуху крылом, но бесполезно – я никак не мог ни замедлить, ни остановить это чудовищное падение, и острые скалы, раскинувшиеся внизу, все приближались, готовясь вот-вот окраситься моей кровью, пока с оглушительным грохотом… … я не проснулся. Я лежал на своем обычном месте, тяжело раздувая бока, и когти мои по самое основание вонзились в прочный серый гранит, из которого было сделано мое ложе. Давний сон, уже столько лет мучивший меня по ночам, на этот раз был особенно ярок – я до сих пор чувствовал ветер, раздирающий мои легкие на кусочки, и даже быстро провел языком по ноздрям, нащупывая старые рубцы. В тот раз я выжил лишь чудом. Повезет ли во второй? Я лишь покачал головой, но тут до моих ушей донеслась веселая песенка, сопровождаемая металлическим грохотом, и я едва успел вернуть себе более или менее спокойное выражение, как в пещеру ввалился – иного слова не подберешь! – некто, тащивший на своих плечах громадную кучу малопонятного назначения… малопонятного для стороннего наблюдателя, но не для меня, ведь я столько месяцев подряд на пару с Алафас трудился над ее созданием! И вот теперь, глядя на созданное нами чудовище, я невольно почувствовал, как где-то в груди шевельнулся предательский червячок страха. Я столько долгих зимних месяцев мечтал об этом, и теперь… что теперь? Неужели все мои мечты окажутся тщетны?! Едва удержавшись, чтобы не зарычать, я затолкал негодную мыслишку куда подальше и, подняв голову, улыбнулся своему другу – вернее, той малой части его, что не была видна из-за кожи и металла. - Уже проснулся? – донесся до меня чуточку приглушенный, но все равно певучий голос, и между складками тяжелой перепонки блеснуло золото, - Долгонько же ты валялся, лежебока! Солнце уже встало, а ты все не можешь отодрать от лежанки свой чешуйчатый зад! - Доброе утро, Алафас, - поприветствовал я ее, и гнома, широко улыбнувшись, осторожно опустила на пол свою ношу. - Старая жирная ящерица! – поддразнила она меня, откидывая со лба длинные пряди пепельно-золотистых волос, - Только и знаешь, что есть да спать! Иногда у меня возникает ощущение, что ничего другого ты и вовсе делать не умеешь! - Возможно, - я лишь плечом пожал, - Но, может, я и старый, однако зубы у меня имеются, и их вполне хватит, чтобы заставить замолчать одну особенно болтливую гному, - после чего, словно в подтверждение своих слов, я оскалился, но искры зарождающегося смеха, плясавшие в моих глазах, испортили все представление, и Алафас, усмехнувшись, дружески толкнула меня локтем под переднюю лапу – выше она просто не доставала. - Ладно, вставай, гроза облаков. Воздух уже достаточно прогрелся, а пока мы дойдем, время и вовсе к полудню приблизится. - Тем лучше. Чем сильнее будет печь, тем мощнее будут восходящие потоки, и мне будет легче подняться над землей. Тем более… - Ладно, ладно, я поняла, - она лишь руками на меня замахала, - Учитель тут мне нашелся… Дальше свое крыло сам понесешь, понял? Давай, - и она требовательно дернула меня за одну чешуйку, а я, глубоко вздохнув, лег на один бок и как можно дальше вытянул свое левое крыло… то, что когда-то было моим левым крылом. Страшная рана заросла, но, как ни живучи драконы, восстанавливать оторванные конечности не научился еще ни один мой соплеменник, и на память о той страшной битве мне остался длинный рваный шрам и короткая, едва ли с мою переднюю лапу длиной, культя, словно в насмешку оставленная мне тем громадным черным… Я думал, он меня убьет. Как убил их всех… мою мать, сестру… моего младшего брата… я почувствовал, как в уголках глаз закипели громадные капли слез, и едва сдержался, чтобы не застонать в голос. К счастью, Алафас была слишком занята – усевшись верхом на мою переднюю лапу, она деловито застегивала толстые кожаные ремни, привязывая к обрубку моего крыла его недостающую часть, выполненную из знаменитой гномьей стали и хорошо выделанной, мягкой кожи, на которую были нанесены загадочные руны. Для чего они, эти руны, были нужны, я так и не понял, а Алафас лишь улыбалась в ответ на мои вопросы. Вот и сейчас она чуть наклонила голову, пряча лицо под волосами, а на самом деле наверняка потешается про себя, представляя, как я тут с ума схожу от беспокойства! Пришлось приложить некоторое усилие, чтобы не зарычать, после чего я, устав выворачивать шею, положил голову наземь, покорно дожидаясь, когда же все это закончится. - У-ух, - наконец выдохнула Алафас, довольно утирая со лба честный труженический пот, - Наконец-то эта штука сидит, как надобно… Эй, Зарр! Ты там не заснул часом? Вставай! – и она спрыгнула наземь, а я осторожно, словно хрустальным, пошевелил своим обрубком. Мышцы напряглись, поднимая культю, что теперь до самого сгиба была покрыта прочным, состоящим из двух половинок стальным цилиндром, надежно крепившем на кости металлическое предплечье и четыре суставчатых пальца с натянутой между ними кожаной перепонкой. В ответ на мое движение гравировка, покрывающая стальное крыло, слабо засветилось, но чудовищная конструкция и не подумала расправляться, сколько бы я ни пытался это сделать. В конце концов мне осталось лишь несчастными глазами посмотреть на Алафас. Та улыбалась. - Не волнуйся, оно расправится, как только ты поймаешь достаточно сильный порыв ветра, и дальше уже будет слушаться только тебя. Моя бабушка целый день чародействовала над этим крылом, так что будь уверен – сработает! «Хотелось бы мне…» - мелькнуло у меня в голове, но озвучивать мысль я не стал, кое-как подвернул под себя свое новое крыло, стиснул зубы – и мужественно направился на выход. К счастью, пещерка, в которой меня выхаживали и которая стала мне вторым домом, находилась на верхних уровнях обжитого гномами подземелья, и идти было не слишком далеко, но, как оказалось, зря я надеялся на быстрый и незаметный проход, ведь поглазеть на мою скромную особу, кажется, собрались все, кто только смог прийти. Они ничего не говорили, не желали удачи, и, по мне, их молчание было сродни тому, которым провожали в последний путь умершего… либо безнадежно больного, решившего не обременять свой клан и отправиться куда глаза глядят. Впрочем, возможно, мне это лишь показалось – во всяком случае, Алафас, шагавшая рядом со мной, никак не выказывала свое возмущение, хотя обычно, если кто-то думал обижать ее «драконьего друга», юная гнома разве что с кулаками не лезла меня защищать. Слабая улыбка тронула мои губы. Алафас… Кто бы мог подумать, что существо, ростом всего с мой локоть, спасет мне жизнь, а? Уж точно не я – лет этак двадцать назад, когда я был еще в расцвете сил, когда рядом со мной были те, кого любил, когда весь мир казался залитым радостным солнечным светом… Тогда я самому себе казался всемогущим. И разве я мог представить, что однажды буду умирать на дне каменного ущелья, с оторванным крылом и поврежденным позвоночником, истекая кровью и сходя с ума от боли? Что буду молить смерть поскорее забрать меня – чтобы не было так больно, чтобы не стонало тело и не плакала душа?.. И что меня спасут, что буквально за шкирку вытащат с границы царства мертвых, да кто – не жрец Светлых богов, не странствующий знахарь, не могущественный чародей, а маленькая гномья девочка с двумя толстыми косичками, носом пуговкой и серьезным взглядом серых глаз. Что эта самая кроха, как насиживающая самка, будет заботиться обо мне, вновь ставить на ноги, учить разговаривать… С ней – я словно заново родился, и вот теперь, глядя на нее, нарочито размашисто шагающую рядом, я испытывал странную смесь гордости и удивительной нежности, памятной мне еще по тем давно забытым временам, когда я крохотным драконенышем резвился у входа в наше логова и скакал навстречу матери, вернувшейся домой с охоты… Мой взгляд помутился, и я едва не стукнулся лбом о низко свисающий с потолка сталактит – благо, Алафас в самый последний момент толкнула меня в ребра, иначе, боюсь, окружавшее нас молчание очень быстро сменилось бы дружным хохотом! Смущенно прижав уши, я поспешно миновал последний поворот и выбрался в пещеру, примыкавшую непосредственно к выходу. Кто-то уже успел предусмотрительно задействовать хитрый механизм, убравший в сторону камень, закрывавший дорогу во владения гномов, и я, несмотря на все свое волнение, невольно почувствовал, что улыбаюсь, глядя на солнечный свет, пляшущий на вытертых серых камнях. Все-таки, какими бы привычными ни были пещеры, что за жизнь дракону, если он не может видеть бескрайнее голубое небо, опрокинутой чашей раскинувшееся над головой? Мы ведь не Бескрылые, мы – Небесный Народ, сыновья ветров, дочери облаков! И, едва выбравшись на широкий серый утес, нависший над глубоким ущельем, чуть не послужившем мне могилой, я, слегка приподнявшись на задних лапах, испустил долгий, протяжный клич, эхом отразившийся от отвесных скал и, точно дикий зверь, заметавшийся среди каменных склонов. - Ну, ты, совсем оглушил! – раздался у моего локтя смеющийся голос, и, скосив взгляд, я увидел Алафас – та зажимала уши, и в ее глазах искрился смех, но вид ее напомнил мне, зачем я сюда выбрался, и, громко сглотнув, я глянул вниз, хотя и так знал, что увижу. Высоко… Почти вдвое выше, чем обычный полет взрослого дракона! И… - Зарр, - в голосе гномы послышалось сомнение, - Зарр… Может, спустимся на нижние уровни? Там тоже есть выходы, но не такие высокие. И… если… - Я справлюсь, - странно, но ее страх почему-то придал мне сил, и голос мой прозвучал почти уверенно, - Я… столько мечтал об этом, Алафас. Я не могу отступить в самый последний момент, когда столько поставлено на кон. - Но ты можешь разбиться! Зарр… Второй раз может не выйти. Мы и так с трудом спасли тебя от смерти! Пожалуйста, не рискуй так! Давай попробуем с небольшой высоты! Ты ведь можешь погибнуть! - Погибнуть, - я скривился в усмешке, и это слово прозвучало чуть ли не с иронией, - Знаешь… я тебе этого еще не говорил. Но ты зовешь меня Зарром, потому что я сам сказал тебе это имя. Зарр… Заррамандарак. И знаешь, что значит это имя? Она покачала головой. - Это очень старое имя… очень старое и очень хорошее. Его носил еще мой прадед… Оно означает «Небесный Огонь». Так мы, драконы, называем падающие звезды, что прилетают к нам из других миров и сжигают себя дотла, так и не касаясь земли. Они тоже умирают, Алафас – но их свет озаряет небеса, отражаясь в глазах тех, кто смотрит на них. Они тоже умирают – но у них в жизни есть цель, за которую не жалко отдать жизнь. Они знают, что достигнут ее, лишь перешагнув через порог смерти, но, тем не менее, не отступают и не бегут. Так может, нам стоит поучиться у небесных странников?.. - Зарр… - Я знаю, Алафас, моя сестра, моя спасительница. Знаю, - и, слегка улыбнувшись, я сделал один-единственный шаг вперед. - Зарр! – отчаянно закричала гнома, бросаясь следом, - За-а-а-арр! – но я уже не слышал. Мощный порыв ветра подхватил меня, точно крошечного птенца, и, мечась и кружась, я почти отвесно падал вниз, разрезая облака и лишь каким-то чудом не врезаясь в выступающие из горных склонов утесы. А в моих ушах, доносясь словно бы издалека, звучал с детства знакомый, ласковый голос: «Вот видишь, сынок…» До земли осталось совсем немного… «Полет – это не страшно…» Как же не хочется во второй раз умирать… «Самое страшное в нем – это…» - Алафа-а-а-ас! Дикий, невозможно свирепый рев вырвался из моей глотки, и, руны, начертанные на кожаной мембране стального крыла, вспыхнули яростным алым светом – за миг до того, как я, по-змеиному выгнув тело, вырвал себя из этого падения, и, мощно взмахнув крыльями, отвесно взмыл под облака. Моя огромная тень упала на утес, на котором осталась Алафас, и бедная девочка, верно, перепугавшаяся до смерти, шарахнулась назад, едва не свалившись вниз – но тут мои огромные лапы осторожно, почти нежно обхватили ее поперек пояса, и, еще раз взмахнув крыльями, я аккуратно сел на камень, поставив девочку-гному перед собой. - Эй, - я чуть опустил голову, чтобы посмотреть ей в лицо, - Алафас! Алафас… глупая… Испугалась? - Вот… вот еще! – как-то подозрительно тонко откликнулась она, - Я, знаешь ли, вообще ничего не боюсь! - и, мужественно сдув со лба челку, она с некоторой тревогой посмотрела на меня, - А… ты сам, Зарр! Ты… ты же летел! Ты в самом деле летел! - Конечно, - улыбнулся я, - Я же дракон, сестренка. А драконы созданы для того, чтобы летать… Пошли домой? - Пошли, - кивнула она, и, слегка приобняв ее своим новым крылом, я вслед за ней спустился в вечный сумрак гномьих подземелий. Я знал, что вернусь на этот утес. Знал, что еще не раз поднимусь с него в небеса. Но знал ли я тогда, что разыщу убийцу своей семьи, что отомщу за смерть близких и наконец-то обрету покой? Знал ли я, что моя странная дружба с девочкой народа гномов однажды воплотится в Стальное Крыло – защитников Подгорного народа, всадников и их драконов, среди которых будут и мои дети?.. Наверное, не знал. Но это было и не важно, потому что слова моей мамы по-прежнему звучали в моих ушах: «Самое страшное в полете – это суметь расправить крылья». Конец. Спасибо за внимание!

Ну что ж... вижу, пора мне все же ответить. Во-первых, почему в середине мелового периода так резко произошел скачок в умственных способностях динозавров? Отвечаю: потому что, впервые за всю мезозойскую эру, начались серьезные изменения условий обитания. Начал меняться климат, возникла сезонность - появились времена года, к тому же, после теплого и мягкого начала мела температура постепенно начала падать, и вообще, мир начал готовиться к переменам. Привожу справку о меловом периоде в общем: "Континенты были более плоскими, чем ныне, океан - мелким. Поскольку не было ледяных шапок и количество воды оставалось примерно таким же, как и сейчас, обширные участки континентов были затоплены мелководными морями. Контрастность климатических зон отсутствовала, не было ни тундр, ни перегретых экваториальных поясов; климат почти повсеместно был ровным и теплым. В тех областях Европы, где современная среднегодовая температура равна 12 градусам тепла, в меловой период она была 18-25 градусам, а разность температур поверхности океана между полюсом и тропиками была в три раза меньше, чем теперь. В конце периода произошли морская регрессия (отступание моря и осушение материков) и похолодание с минимумом температур на границе с кайнозойской эрой, в период великого вымирания. Причинами похолодания могли служить уменьшение количества углекислоты в атмосфере и как следствие - ослабление парникового эффекта, постепенное приближение полюсов к материкам и изменение морских течений в ходе дрейфа континентов, падение уровня моря и изменение альбедо (отражающей способности) планеты". Еще за несколько миллионов лет до вымирания живой мир претерпел глобальные перемены. Место голосеменных, папоротников и прочих "господ" мезозоя начали занимать покрытосеменные растения, а разнообразие динозавров начало неумолимо уменьшаться. Да и не только их... Постепенно исчезали и морские рептилии, и птерозавры - к концу периода остались лишь огромные морские формы, питающиеся за счет ресурсов моря, а все более мелкие ящеры вымерли. То же творилось и на суше: стегозавры, многие игуанодонтиды, большая часть завроподов и анкилозавров - все они канули в Лету, оставив лишь гадрозавров, цератопсов и тераподов, последние из которых и стали резко "умнеть" - потому что выжить было сложно. Стада то приходили, то вновь уходили в поисках пропитания (это, кстати, одна из веских причин к исчезновению зауроподов - такую тушу поди прокорми!), и хищникам приходилось порядком постараться, чтобы добыть себе еду! Кстати, насчет размеров - это перебор, ибо тираннозавр отнюдь не рекордсмен среди прочих хищников. Совершенный - да, но габаритами он уступает многим более ранним формам. Фишка в том, что большие размеры нужны были не только травоядным, но и хищникам - так проще охотиться на более приземистых травоядных, а то и отбирать добычу у более успешных охотников. Так что увеличение размеров, вызванное огромным количеством жесткой, малопитательной пищи (много еды - нужен длинный кишечник, чтобы ее переваривать - нужно огромное брюхо - потребен крупный динозавр), преследовало всю породу динозавров, а раз росли жертвы - росли и хищники. Тот же тираннозавр, конечно, был умнее более примитивного аллозаврида кархародонтозавра (что был, кстати, крупнее его), потому что эволюция над ним работала дольше, а бинокулярное зрение, отличное обоняние, огромная голова с мощными "змееподобными" челюстями требовали соответствующего управления - и мозг развился аж до размеров апельсина! Величайший хищник мира не мог бы перехитрить и котенка... Ну, а теперь - касательно троодона. Считается, что большой мозг, по большому счету, нужен был ему, в основном, для стайного взаимодействия, хорошей координации (в том числе - и своими передними конечностями), а также очень развитого зрения. Но как бы ни была привлекательна идея "динозавроида", развившегося из троодона - как бы ни была! - относительно размеров тела мозг у троодона, к сожалению, был не настолько огромен. Самое большее - он был не умнее собаки. Самое большее. А мозг шимпанзе - это уже, извините, бред. По одной ма-а-аленькой причине - у троодона был куда меньший череп (конечно, опять же - в сравнении!). В такую головку поместится мозг шимпанзе?.. Не уверена. Кстати, не забывайте о глазах и челюстях - они занимают немало места! Совершенство... Но не в ту сторону, куда надо было бы. И те, кто обожает динозавров до хрипоты, объявляя их самыми-самыми-самыми - на мой взгляд, всего лишь фанатик. Вот честно. Я их люблю, динозавров - но, в то же время, я понимаю, что, раз уж они исчезли - выходит, так было нужно. Иначе бы ни вы, ни я не сидели бы тут и не беседовали о них...

Гм... Шестьдесят... Ну, хорошо - волк. Но в масштабах своих жертв они были цыплятами. Ладно, ладно - как кошка и корова. Потому что даже майазавр весил почти шесть тонн. Так что особой погоды размер не делает - нужно все воспринимать "в сравнении с". Какой навар троодону охотиться на столь огромное животное, если вокруг полно дичи? Легкой, почти безобидной? Ее много! Зачем сбиваться в стаи, бороться за положение, если и одна пара ящеров способна с легкостью обеспечить себя пропитанием? Вспомним казуаров, страусов... Они не кормят птенцов, а ведь троодончики рождались с зубами, так что могли обеспечить себе прокорм. Стрекоз, мелких млекопитающих, ящериц, личинок, червяков, рыбки - в лесу было достаточно. А взрослые, как и современные страусы, могли лишь "водить" потомство. Что же касается разума... Тут сложно что-либо говорить наверняка, но, по-моему, динозавры просто не были "запрограммированны" на разумность. Зачем? Млекопитающие всю мезозойскую эру, пока динозавры наслаждались жизнью, доводили себя до совершенства - развивали живорождение, улучшали структуру мозга, разрабатывали принципы млечного вскармливания. И пусть их немного выжило - они сумели дать начало жизни, что по своему разнообразию мало в чем уступила "ужасным ящерам". Динозавры были умнее - да, быстрее - да, возможно, в чем-то даже совершеннее, но при этом вряд ли они были умнее. Учитывая наличие среди них стегозавра с мозгом в грецкий орех или сальтазавра... Это были глупые животные. Конечно, можно строить кучу гипотез, но - но! - эволюция не раз и не два демонстрировала: древо жизни ветвится от основания. Универсализм и специализация - две стороны жизни. Условия постоянно меняются, жизнь то и дело подкидывает новые каверзы - выживают универсалы. Условия спокойны, ничего не меняется, все хорошо и замечательно - возникают специалисты. Динозавры принадлежали к последней группе. Они сами загнали себя в ловушку - они стали слишком совершенными. Да, возможно, была еще какая-то ветвь динозавров, что с самого начала своего существования - еще с тех самых лагозухий! - шла по пути "мозговитости", как и приматы среди млекопитающих, но, судя по всему, чего-то ей не хватило. Чего-то. Иначе шестьдесят пять миллионов лет... долгонько их не было дома! И, если бы они устроили массовое вымирание - скажем, с применением атомного оружия - боюсь, и Земли бы не было... Нет, конечно, у каждого есть право на мечты, но... Не знаю. Сложный вопрос. P.S. Кстати, у меня есть рассказы и повести и о "разумных" животных. Например, вот два рассказа о волках. Называется "Певцы Луны": http://pandoraworld.ru/index.php?/topic ... msearch__1 P.P.S. Искатель, бесспорно. Но - опять же! - за Пермско-Каменноугольное вымирание я встану горой!

Ну что ж... Драко, спасибо за ваши комментарии, но - но! - я бы хотела вставить несколько своих пояснений. Во-первых, троодон был очень мал - всего два метра в длину, высотой ниже человека и весом в тридцать пять килограммов (некоторые исследователи указывают цифру в пятьдесят, но это уже перебор) - то есть, как о-очень маленький волк. Волчонок. И то - большую часть его длины занимали хвост и шея, а челюсти были узкими, так что эта картинка (http://dinopedia.ru/img/dinoid/troodon/ ... don_01.jpg) не так уж неправдоподобна. Во-вторых, я заметила, что во время засухи, в самые тяжелые времена года, троодоны действительно охотились стаями, и тогда они могли завалить взрослого ламбеозавра, майазавра или другого травоядного, но - вспомните, многие волки ведут себя точно так же! - когда тяжелое время заканчивалось, они могли разбиваться на пары и выращивать птенцов. В это время им надо было быть осторожнее, потому что пара троодонов - это все же не такая уж страшная сила, и многие млекопитающие - те же волки - очень бдительны в период выкармливания птенцов. А что касается умственных способностей, то тут Вы, кажется, переборщили - это далеко не шимпанзе. Да, он мог использовать палки и камни, чтобы разбить толстую скорлупу яйца, но все же это могут и современные стервятники, а равнять их интеллект с высшими приматами несколько опрометчиво. Если рассчитать соотношение массы тела к массе мозга троодона, то окажется, что он умен, как птица, да и то не самая умная - примерно, как страус. Вот я и сделала его относительно более похожим на птицу, чем на волка - попеременное высиживание, кормление самки, конкуренция с соседями, но при этом - и несколько волчьих повадок, как, например, недоумение при виде своих собственных детей. Троодон был глуп по меркам млекопитающих - и гений по меркам динозавров, но это не одно и то же. Большой мозг обеспечивал ему стайное взаимодействие, хорошую координацию движений и прекрасные органы чувств, но все же, по большей мере, этот динозавр опирался на инстинкты, а не на разумное поведение - во всяком случае, в этом отношении он бы и львенка не обхитрил, не то, что шимпанзе! Не надо преувеличивать умственные способности динозавров. Они жили в хорошее время, и им не особо нужно было напрягать мозги - ведь смены времен года не было, еды было вдоволь, и хищникам требовалось быть лишь ненамного умнее своих тугодумных жертв, у которых, кстати, отношении той же массы тела к массе мозга доходило до одной к тысяче! Зачем эволюции было создавать сверхумного динозавра, если его потенциальная добыча только и умела, что полагаться на свои инстинкты? Что же касается поведения во время высиживания яиц, то тут я не могу ничего утверждать, ибо ни в одном источнике, касательно этого динозавра, не нашла упоминаний о том, что они устраивали такие гнезда - сразу вспоминается лишь "Затерянный мир" Майкла Крайтона и его "гнездовье велоцирапторов". Возможно, такие гнездовья и были, но я взяла за основу сразу три типа поведения - волков, страусов и певчих птиц. Мне показалось, что это будет разумная ассоциация. Приношу извинения, если я Вас разочаровала. Честное слово, я старалась.

Троодон (Troodon formosus) был одним из самых умных динозавров как мелового периода, так и всей мезозойской эры. Этот небольшой, похожий на птицу ящер и по сей день вызывает немало вопросов, и - кто знает? - если бы динозавры не вымерли, не стал бы троодон первым разумным существом на планете?.. ДЕНЬ ИЗ ЖИЗНИ ТРООДОНА Длинный, весь покрытый тонкими, мягкими перышками хвост недовольно дернулся, когда из густых зарослей, стряхивая с белых венчиков цветов мелкую желтоватую пыльцу, показалась узкая мордочка с мелкими иглами зубов, торчащими даже из закрытой пасти, а в полумраке утренних сумерек двумя зеленоватыми огоньками вспыхнули огромные глаза. Пригнувшись к земле, самец троодона издал серию резких, отрывистых щелчков, слегка покачивая головой из стороны в сторону и демонстрируя ярко окрашенное голубоватое горло, и самка, что, точно огромная курица, гордо восседала на своей драгоценной кладке, ответила ему такой же дробью, позволяя отцу ее будущих малышей подойти к гнезду. Пара нежно потерлась мордами, завершая ритуал приветствия, и самец опустил перед самкой свою добычу – крупную ящерицу, которую поймал в лесу этой ночью. Ящерка была довольно жилиста, и, будь самка менее голодной, она бы, наверное, побрезговала бы такой едой, но в животе у нее отчетливо урчало, и, схватив зеленое тельце, она одним махом спровадила его к себе в глотку, после чего, немного повозившись, встала, оказавшись всего в метр высотой – настоящая карлица по стандартам позднего мелового периода! Впрочем, большего ей и не надо было – ведь сейчас было начало влажного сезона, изобильной поры, когда небольшие стаи троодонов распадались на пары, чтобы вывести детенышей и вдоволь наесться перед наступлением следующего периода засухи. В гнезде этой пары, тесно прижавшись друг к другу, лежали девять яиц – совсем не плохо для первой в жизни кладки! Они были заботливо прикрыты выпавшим пухом матери, частично скрывавшим их светлую, в шоколадных крапинках скорлупу, но все же они были довольно заметны, и, перевернув их на другой бочок, самка отступила, позволяя самцу водрузиться на гнездо. Все это время она не спускала с него внимательных глаз, и он вел себя примерно, хотя его отцовские инстинкты были существенно слабее, чем у самки, и пока что он, скорее всего, просто ломал себе голову по поводу того, зачем он и его подружка уже несколько недель не отходят от этой кучи опавшей листвы и неподвижных, неинтересных яиц, которые, к тому же, еще и нельзя было съесть! Но – его самка вполне отчетливо показала, что это гнездо ей для чего-то нужно, и потому он смирно уселся на положенное место, задрав хвост и чувствуя под собой твердые теплые скорлупки. Убедившись, что он все делает правильно, самка довольно фыркнула и направилась в сторону водопоя, ибо из всех благ жизни вода была тем единственным, что самец не мог ей предоставить. К счастью, река, из которой пили троодоны, находилась всего в нескольких сотнях метров от гнезда, и самка не могла отлучиться надолго, так что самец остался неподвижен, лишь время от времени оглядываясь по сторонам, чтобы вовремя заметить приближающуюся опасность. Выбирая место для своего гнезда, эта пара выбрала укромную полянку в самой гуще леса, и здесь крупные хищники вряд ли могли до них добраться, но так уж были устроены эти мелкие динозавры, что вся их жизнь проходила в вечном напряжении, и молодой самец зорко следил за окружающей его чащей… пока внезапный толчок откуда-то снизу не застал его врасплох – и, испуганно вскрикнув, он проворно сиганул прочь, остановившись лишь в нескольких шагах от гнезда, чтобы встретить опасность… вот только опасности-то и не было. Все, что могли увидеть его зоркие глаза – это кладку яиц, спокойно возлежавшую на подстилке из пуха и мягких листочков… и одно-единственное яйцо, на котором почему-то появилась небольшая трещинка. Тревожно встопорщившись – неужто раздавил?! – самец осторожно приблизился к гнезду и обнюхал всю кладку, но буквально через мгновение с истошным воплем отпрянул прочь – треснувшее яйцо покачнулось! Подняв торчком перья и, на всякий случай, оскалившись, самец замер на месте, не зная, бежать ему или же стоит напасть, а тем временем на скорлупе яйца, вслед за первой трещиной, появилась еще одна, и еще… Словно нити паутины, они разбегались прочь с негромким похрустыванием, и из глубин яйца, сперва тихо, но потом все отчетливее начал доноситься пронзительный, требовательный писк. Самец все еще держался неподалеку и молча наблюдал, как от яйца отвалился небольшой кусок скорлупы, и в него тут же просунулся крохотный носик новорожденного. Первый глоток воздуха подействовал на динозаврика, как наркотик – ему захотелось еще, и, заворочавшись, он начал изо всех сил крошить свою тесную темницу, стараясь выбраться наружу. Рядом с ним закачалось еще одно яйцо, затем следующее... вскоре вся кладка зашевелилась, и, пока братья и сестры выбирались наружу, первый малыш уже встал на лапки, оказавшись ненамного больше обыкновенного индюшонка. На которого, впрочем, и без того был очень похож – весь покрытый мокрым, свалявшимся пухом, с огромными глазами на непропорционально большой голове, каким-то чудом удерживающейся на тонкой, слабой шейке. Слабый, смешной уродец, которому предстояло стать довольно-таки грозным хищником! Повернув голову набок, самец, уже заметно успокоившийся, с интересом наблюдал за столь неожиданно свалившимся ему на голову потомством, и лишь убедившись, что никакой опасности здесь нет, подошел вплотную. Рядом с детенышами он выглядел великаном, и те, попав в его тень, инстинктивно замерли, стоя среди искрошившихся остатков скорлупы. Наклонившись, самец обнюхал ближайшего малыша – того самого, что своим появлением на свет так его напугал. Детеныш был мягкий и теплый, а его сердечко билось часто-часто, точно готово было вот-вот выпрыгнуть из щуплой груди. И пахнул он тоже… весьма приятно. Даже слишком. У голодного самца от этого запаха скрутило живот, и, слегка оскалившись, троодон толкнул детеныша носом, заставив его повалиться кверху лапками. Птенец обиженно зачирикал, даже не подозревая, насколько близко он был от смерти. Пока его отцом владело любопытство, он не спешил вонзить зубы в одного из своего отпрысков, и бойкий детеныш, проворно поднявшись, тут же распушился и пронзительно засвистел, пытаясь напугать существо, что было, как минимум, раз в тридцать больше его самого! Он словно сам манил к себе свою гибель, и самец был сейчас не в том настроении, чтобы отказываться от такого щедрого подарка судьбы – и, вновь сбив детеныша с ног, он прижал его к земле задней лапой, собираясь одним укусом вырвать из бока малыша целый кусок мяса и костей… но тут раздался пронзительный вопль – и откуда ни возьмись взявшаяся сила обрушилась на бок голодного самца, и, не удержавшись, он кубарем откатился прочь, а когда, грязный и всклокоченный, вскочил, то между ним и детенышами уже стояла их мать. Самка была в ярости, и ничуть этого не скрывала. Ее глаза потемнели от гнева, а длинный «гребешок» из тонких перьев на затылке поднялся дыбом, пока она, рыча и щелкая зубами, наступала на явно струсившего, юлившего самца, что еще не до конца понял, в чем он провинился, но уже был готов на все, чтобы задобрить супругу, которая, будучи на добрые полхвоста его длиннее, в схватке была бы страшным противником! В какой-то мере это сработало, но самка все равно пару раз крепко тюкнула его в спину, выдрав несколько перышек, после чего, назидательно фыркнув, вернулась к гнезду, в котором копошились птенцы. И первенец, ничуть не пострадавший в хватке отца, тут же приподнялся на задних лапках, издав почти птичье скворчание, на что самка ответила ласковым урчанием и легла рядом с птенцами, раскрыв над ними одно из своих «крыльев», чтобы они поскорее высохли. Солнце вот-вот было готово подняться на небосклон, но пока что воздух был еще довольно прохладен, и самка щедро делилась своим теплом с малышами, помогая им побыстрее обсохнуть. Впавший в немилость самец околачивался неподалеку, пока что стараясь просто не попадаться самке на глаза. Постепенно пух птенцов высох и расправился, во всей красе продемонстрировав свою защитную окраску, почти в точности повторившую окраску скорлупы яиц – светло-коричневую, в мелких темных пестринах. Когда малыши повзрослеют, пух сменится перьями, и они приобретут характерную для взрослых особей однотонную окраску со слабо выраженными поперечными полосами, что позволит им без особого труда прятаться в темном пологе леса. К тому времени они должны будут достичь почти двух метров в длину, и хотя на фоне прочих динозавров своего времени они все равно будут казаться карликами, тем не менее, их невероятно острое зрение и развитый интеллект превратит их в одних из самых успешных охотников позднемелового леса. Если, конечно, они доживут до того времени… А сегодняшнее приключение с их отцом явно указывало на то, что такая возможность не исключена. До тех пор, пока они не научатся себя защищать, любой динозавр подходящего размера – а под это определение попадали почти все хищные ящеры их эпохи – будет просто счастлив отправить их к себе в желудок, поэтому матери придется быть особо внимательной, чтобы хоть пара ее детей дожила до зрелости. Троодоны были нежными, заботливыми родителями, и в этом отношении они очень напоминали птиц, но в такой период, как этот, опасность таилась повсюду. Из девяти яиц проклюнулись семь, но внутри двух оставшихся целыми не было заметно ни малейших признаков жизни, и самка тут же расклевала их – самцу осталось только облизнуться. Эти детеныши либо погибли, либо были слишком слабы, чтобы вылупиться, и таким образом самка не только подкрепилась, но и избавила себя от лишних хлопот. Как только птенчики обсохли и оправились, все семейство тут же поднялось и отправилось в лес, оставляя позади пустое гнездо. Больше они к нему не вернутся. Лес вокруг постепенно просыпался, и под кронами деревьев полетели первые птичьи голоса, вносящие приятное разнообразие в обычно молчаливый лес. К тому времени, как появились троодоны, мелкие летающие ящеры – птерозавры – уже почти исчезли, и теперь утренняя симфония почти целиком ложилась на хрупкие крылатые плечи птиц. Что, надо сказать, справлялись с этой задачей, как никто другой, но семейству троодонов было не до них. Птицы были слишком юрки и быстры, даже для этих динозавров, к тому же, они умели летать, так что поймать и съесть их было очень сложно. Вывод? Не обращать внимание. И самка-троодон, с гордостью подняв украшенный светлым веером перьев хвост, степенно прошествовала мимо, направляясь к водопою. Малыши, точно пестрые комочки, спешили за мамой, время от времени негромко чирикая и с лету преодолевая все препятствия, будь то упавшая ветка, неглубокая ямка или же след более крупного динозавра, отпечатавшийся в мягкой лесной почве. Замыкал шествие самец, что уже частично оправился от взбучки, и внимательно оглядывался по сторонам, чтобы вовремя заметить приближение врага, так что на берег довольно-таки широкой и спокойной лесной реки семейство вышло в полной боевой готовности. Косые лучи солнца, пробивающиеся сквозь ажурные кроны деревьев, и на поверхности воды плясали золотистые отблески, заставившие зорких троодонов недовольно прищуриться – яркие блики больно жалили их чувствительные глаза. Впрочем, внимания их это нимало не ослабило, и самец тут же заметил соседнюю семью троодонов, также пришедшую на водопой. Впрочем, как и другой «счастливый» отец, что тут же подбежал к самой кромке воды, и, надувшись и вздыбив перья, начал водить головой из стороны в стороны, прихлопывая себя по бокам передними лапами и размахивая хвостом. Наш самец принял вызов, и вот уже два троодона, точно танцуя, закачались по обе стороны реки. К счастью, в этом году дождей выпало достаточно, и река была полна до краев, так что самцы могли сколько угодно красоваться друг перед другом – пересечь они ее все равно не могли, и вся их задиристость сводилась к обычной демонстрации. Самки это прекрасно знали, и потому, не обращая внимание на своих воинственных супругов, внимательно следили за выводком, что уже разбрелся, кто куда, выискивая прячущиеся в песке и на берегу «лакомства» - насекомых, мелких ящериц и прочих лесных обитателей, которые были им, в самом прямом смысле, по зубам. Кормить их никто не собирался, и птенцам приходилось разыскивать добычу самим, чтобы не остаться голодными. Что, впрочем, совсем не плохо им удавалось. Глядя на этих быстрых, подвижных малышей, с трудом верилось, что они только сегодня появились на свет, и обе матери нарадоваться не могли на своих детишек, что постепенно осваивали окружающий мир, медленно, но верно набивая свои животики. Особенно проворен был тот самый птенец, что сегодня едва сам не стал завтраком – он с завидным энтузиазмом гонялся за яркими стрекозами или за небольшими скорпионами, грозившими ему своими длинными членистыми хвостами, и постепенно все дальше и дальше отходил от остальных. Впрочем, вряд ли его это особо волновало. Теперь все его внимание было сосредоточено на небольшом крылатом существе с красивыми белесыми крыльями, что так же беззаботно, как и он сам, перепархивало с цветка на цветок, словно дразня юного охотника. В очередной раз промахнувшись, малыш, сердито зачирикав, стремительно бросился вперед, намереваясь теперь-то во что бы то ни стало поймать юркую бабочку, однако в самый неподходящий момент споткнулся – и, протестующе пискнув, кубарем покатился вниз, пока не ткнулся носом в сухую, пряно пахнущую подстилку. Его падение было встречено переливчатым поскрипыванием, и, подняв голову, молодой троодон увидел перед собой странное создание, несколько похожее на него самого – но именно, что «несколько». Потому что во всем остальном это толстое, большеглазое существо, покрытое редким желтовато-коричневым пухом, вызывало в нем скорее любопытство, чем чувство родства. Рядом с этим птенцом лежало два продолговатых яйца и скорлупки третьего, от которых исходил довольно-таки приятный запах. Будь троодончик взрослее и опытнее, он бы тут же уволок одно, а то и оба чужих яйца, чтобы расколоть их где-нибудь в укромном месте и выесть содержимое, но этот глупый, маленький динозаврик не смог бы даже пошевелить такое яйцо, не то, чтобы тащить куда-то! И, как следствие, все его внимание сосредоточилось на детеныше. Он был ненамного больше самого троодончика, но сложен куда плотнее, и пух на нем был реже, а головка оканчивалась не зубастой пастью, а роговым клювом. Это был детеныш ородромеуса – одного из самых распространенных травоядных динозавров в этой местности. Обычно его сородичи селились группами, совместными усилиями защищая своих беспомощных малышей, но это гнездо почему-то располагалось наособицу, и, отправившись за кормом, самка невольно оставила своего малыша без присмотра. Правда, нынешняя угроза выражалась всего лишь в новорожденном троодоне, но для ее беспомощного сына, что пока что еще даже на лапки был не в силах подняться, это была смертельная опасность. Отряхнувшись от приставшей к шкурке грязи, троодон тут же отскочил назад и угрожающе зашипел, готовясь к нападению, но ородромеус лишь жалобно замычал в ответ, и не пытаясь подняться или убежать. Троодончика это удивило, и он невольно спрятал зубы. Птенец смотрел на него огромными темными глазами, что заставили бы разжалобиться даже самое черствое сердце, но молодой хищник видел в нем лишь что-то теплое, слабое, и, наверное, даже интересное. На всякий случай готовясь в любой момент отпрыгнуть в сторону, он осторожно подошел поближе, разглядывая странного птенца, что следил за ним, сидя на своем месте. Подойдя на расстояние всего нескольких сантиметров, троодончик, резко прыгнув вперед, тяпнул маленького ородромеуса за плечо, выдрав пару пушинок, и тут же отпрыгнул прочь. Тот пискнул от боли и неуклюже дернулся – при этом стало видно, что лапы у него все еще почти не действуют, а к нижней части туловища прилип огромный кусок скорлупы, действующий наподобие якоря. Троодон, как ни странно, тоже это заметил, и инстинктивно он понял, что этот детеныш слаб и беспомощен – а значит, уязвим. И, уже посмелее приблизившись, троодон с силой пихнул его в плечо задней лапой, повалив на бок. Тот затрепыхался, пытаясь высвободиться, и троодон, чувствуя себя все более и более уверенно, наклонил голову и вцепился острыми, как иголки, зубами в шею жертвы. Конечно, его слабые челюсти не могли одним укусом разорвать шею жертвы, но он не собирался так просто сдаваться, и тут же начал дергать головой из стороны в сторону, как ножами, вспарывая тонкую кожицу. Ородромеус хрипел и бился в его хватке, пытаясь вырваться, но троодон, едва ощутив на языке вкус крови, не собирался его отпускать, и все рвал, рвал и терзал, пока наконец отчаянный крик не превратился в хрипение, а там и не затих вовсе. На всякий случай пару раз куснув добычу и убедившись, что она действительно мертва, маленький троодон, невероятно гордый собой, тут же последовал зову природы – и, найдя мягкое место на животе ородромеуса, вспорол тонкую кожу острыми когтями и начал выхватывать куски кровоточащей плоти. Он был невероятно горд собой. Его братья и сестры сейчас ловили жуков и стрекоз, а он лакомился мясом – настоящим мясом, добытым им самим, еще хранящим тепло жизни! Все это добавляло его трапезе особое наслаждение, и он по самые уши залез мордочкой в растерзанное брюхо малыша-ородромеуса, выискивая самые вкусные кусочки… а потому и не увидел, как внезапно над гнездом нависла чья-то тень. Старая самка ородромеуса, что в этом году позже всех отложила яйца, тоже не знала жалости. Хотя у нее не было острых зубов или когтей, у нее была ее сила, ее ярость – и ее клюв, что ударил точно в цель, будто спичку, переломив тонкий хребет юного убийцы… Кто сказал, что все младенцы безгрешны? Нам легко рассуждать, сидя в мягких креслах и ворочая древние кости. Ведь мы не родились в мире динозавров… Спасибо за внимание!

Барокко, спасибо! Особенно за первую ошибку... хм, не заметила! Исправила... А вот насчет второй - если вы насчет дефиса, то это следствие перевода текста в другой формат. У меня на всех сайтах так. Вообще-то - это знаки переноса... Файчонок - учитесь! А пока - спасибо!

Рассказ... Довольно длинный. Может быть, и относящийся к жанру "научной фантастики", но все же... и не относящийся. Короче - судите сами! Жду отзывов. - Аррса! Молчание. - Аррса!! Гробовая тишина… - АРРСА!!! А вот на этот раз отозвались. - Юный господин! Строгий окрик прозвучал в высоких сводах, точно удар грома, и мальчик, только-только открывший рот для очередного вопля, едва не подавился воздухом, когда из-за ближайшего стеллажа неторопливо выплыла почтенная дама в длинном старомодном платье и треугольных очках, сквозь которые на нарушителя спокойствия воззрились поразительно светлые глаза в сеточке мелких морщин, кажется, готовые одним своим взглядом заставить раскаяться во всех смертных грехах разом. - Да, сударыня?.. - К вашему сведению, господин Балмор, Хранилище – это священная кладезь мудрости нашего народа, место, где, незримо и неслышимо, собрались для беседы величайшие умы, каких когда-либо знала история, а потому даже повышать голос в их присутствии – значит, непростимо оскорблять их память и их дела! Поэтому, если вам так хочется потренировать свои вокальные данные – милости просим, в городе множество мест, где вы никого не побеспокоите. - Простите, госпожа… да, госпожа… разумеется, госпожа, - не отрывая глаз от собственных коленок, повторял мальчик, неистово кивая головой, после чего, едва дождавшись, пока хранительница, сделав эффектную паузу, на мгновение замолчит, выпалил: - Просто я ищу Аррсу Дал'Ан! Вы ее не видели? - Если вам так нужно с кем-то увидеться, - кажется, спокойствие этой дамы было просто непробиваемым, ибо она даже не моргнула, - то вполне можете обратиться ко мне, а не сотрясать воздух, извещая о своем присутствии всех, кто находится поблизости. А что же касается госпожи Дал'Ан, то последние несколько часов она провела в зале Истории. Уверена, что и сейчас она все еще там. - Э-э… ну, тогда я пойду… спасибо, сударыня! - Всего доброго, - и, слегка кивнув ему на прощание, смотрительница Хранилища Мудрости зашагала прочь, а ушки Балмора медленно поднялись торчком. Облегченно вздохнув – вроде бы, пронесло! – он, на всякий случай пригнувшись, рысцой припустил к залу Истории – пожалуй, самому большому помещению в поистине обширном комплексе, выделенном городскими властями под содержание почти двадцати миллионов томов, собравших знания об окружающем мире и цивилизации лемуров, во всех ее многообразных проявлениях. Зародившись на далекой материнской планете, чье название уже давным-давно стало легендой, эта раса расселилась практически везде, где только была возможна жизнь. В настоящее время Совет Старейшин объединял под своей властью более сотни галактик и свыше тысячи планет, среди которых была и Анарея – крошечный, загадочный мир облаков и грозовых туч, свободный от сил обычной гравитации. Атмосфера Анареи была существенно плотнее, чем та газовая смесь, к которой привыкли лемуры, однако кислорода в ней было достаточно, а потому, не желая спорить за твердую землю с исконными обитателями планеты, колонисты-лемуры заселили ее воздух. Они построили огромные города в тысячах километрах над землей, сделав их похожими на парящие мыльные пузыри – громадные полые сферы, поддерживающиеся прочными «стеблями» и оснащенные мощными вентиляционными установками, что пропускали внутрь согретый, пригодный для дыхания воздух, давая жизнь почти пятистам миллионам пришельцев, уже в течение семи поколений считающих облачную планету своим родным домом. Балмор глубоко вздохнул, до отказа наполнив легкие. Даже здесь, в Хранилище, пахло свежестью, хотя о таком понятии, как гроза, здесь даже думать нельзя было, не засмеявшись. Впрочем, чувствительный нос лемура без труда различал едва уловимый, кисловатый аромат затертой кожи и старых страниц, постепенно усиливающийся по мере приближения к залу Истории, ибо смотрительница Хранилища была категорически против переведения ее драгоценных книг в цифровую форму, утверждая, что живых современников тех времен не осталось, а ни одна голограмма, какой бы совершенной она ни была, «не сумеет передать и малой крупицы того, о чем хотел нам поведать наш далекий предок, когда, окунув гусиное перо в чернильницу, выводил первую букву на чистом листе пергамента». Что такое «чернильница», и зачем было макать в нее птичьи перья – Балмор даже представить боялся, а вот Аррса, судя по всему, поняла, и теперь ее просто за уши нельзя было оттащить от этих тяжеленных книжищ! Вот и сейчас, зайдя внутрь, он почти тут же увидел свою подружку – обвив пушистым хвостом ступеньки, она примостилась на самом верху раскладной лестницы, почему-то проигнорировав удобные мягкие кресла внизу, и полностью погрузилась в чтение какого-то тома, наверняка весившего килограмма три. Взгляд ее больших золотых глаз так и летал по строчкам, а аккуратно заточенный коготок почти нежно скользил по ветхому пергаменту, наверняка не оставляя на нем даже вмятин. Кажется, она полностью погрузилась в свое чтение, и Балмор уже хотел окликнуть ее – но тут в сводах зала прозвучал ее тихий, спокойный голос – словно бы где-то прозвучали серебряные колокольчики. - Привет, Балмор. - Э… А… Э… Привет, Аррса! Ты чего здесь сидишь, мы же опаздываем! - Опаздываем? – кажется невероятным, но в ее голосе и впрямь прозвучало изумление, - Куда? - Ты что, совсем? Со своей лестницы упала? Сегодня же состоится Призывание! Забыла, что ли?! - Ах, это… - ее глаза тут же потухли, словно в них погас солнечный свет, и она уткнулась в свою книгу, - Я не пойду. - Да ты чего? Как это – не пойдешь?! - Я… не могу. Прости. - Но Аррса… - Балмор, я же сказал. Иди сам. Пожалуйста. Оставь меня в покое. - Ну уж нет! – и, уцепившись за нижнюю полку, ловкий лемур в одно мгновение забрался наверх без помощи лестницы и ухватил Аррсу за руку, - Нет! Ты пойдешь со мной, Аррса! Ты не можешь остаться здесь! - Могу. И хочу, - он попыталась выдернуть руку из его хватки, но он держал крепко, - Балмор! Отпусти меня. - Отпущу, но как только ты скажешь, в чем дело, - он угрюмо насупился, - Что с тобой такое? Ведь это самый важный день в нашей жизни, так почему… - Балмор! – она наконец-то подняла на него взгляд, и в глубине ее зрачков он разглядел такую боль, которой, наверное, хватило бы на десять таких же пятнадцатилетних девочек, - Ну что ты привязался! Я… я… я не могу, я просто не могу туда пойти! Я… - и, глубоко вздохнув, она закрыла книгу и поставила ее на место, тихо прошептав, - Я боюсь. - Так я тоже боюсь, глупая! – он засмеялся, - Тоже боюсь! Но я все равно пойду, я буду там, Аррса! Мы же так долго ждали этого дня! - Балмор… - Аррса, прошу тебя! Ради меня! - Но… - Пожалуйста! - Но… ну… Ладно… я, наверное… посмотрю со… - Ура! – и он так сильно дернул ее за руки, что, не удержавшись, они оба свалились вниз, однако у самого пола сработали датчики – и антигравитатор, подхватив их, позволил им зависнуть всего в нескольких сантиметрах от пушистого ковра, после чего медленно опустил их, хохочущих до колик, вниз. Выбравшись из Хранилища, подростки тут же помчались на самую вершину города, проворно перескакивая с уровня на уровень благодаря все тем же антигравитаторам, что, вкупе с низкой естественной гравитацией Анареи, без особого труда поддерживали огромные города в воздухе. По сути, эти громадные устройства, обеспечивающие жизнедеятельность всего города, являлись практически единственными потребителями энергии на планете, ибо даже постоянные грозы и ветряные установки, вырабатывающие электричество, не могли в полной мере покрыть все затраты горожан, а потому анарейцам приходилось экономить во всем, включая транспорт – но, по крайней мере, их дом не был простым куском безжизненного гранита, дрейфующим в пространстве – для такой маленькой планеты на нем была удивительно развитая флора и фауна, в какой-то мере сумевшая облегчить жизнь колонистов. Так, например, светящиеся воздушные организмы, что существовали за счет энергии солнечного света, рассеивая ее излишки по ночам, сумели закрыть проблему освещения, а громадные плавучие пузыри, что собирали влагу из окружающих облаков, накапливая ее в себе для выведения своих личинок, почти вполовину уменьшили затраты на подъем воды с земли, находящейся почти в десяти тысячах километрах под городом. И, конечно, самыми примечательными из всех этих занятных созданий были ан’араки – разумная разновидность членистоногих существ, что вступила во что-то наподобие союза с колонистами, позволив им достичь громадного, нет – колоссального прогресса в освоении планеты. Именно благодаря ан’аракам лемуры наконец смогли свободно передвигаться в непредсказуемой атмосфере Анареи, не боясь быть пойманными коварными воздушными вихрями или атакованными коварными созданиями, которых приютили эти облака. И каждые пять лет, в первый день сезона дождей, несколько избранных молодых лемуров поднимались на самые верх городов, чтобы встретиться со своей судьбой… Это было опасное дело, и немногие матери отпускали своих детей навстречу облакам, поэтому постепенно сформировалось нечто вроде касты небесных наездников, служащих гонцами, исследователями и охотниками для своих городов – всего пять процентов от общего населения, которое в основном было занято в низах города, на обширных плантациях, где местные и привезенные из других миров растения выращивались в воздухе, обслуживаемые почти половиной города, и их плоды, листья и коренья служили основой рациона лемуров. Конечно, такую жизнь нельзя было назвать простой, но, по крайней мере, в жизни колонистов было место и праздникам, и гуляниям, и роскошным фестивалям, так что они не особо жаловались на свой удел, прекрасно понимая, что, если они не помогут себе сами, им уже никто не поможет. А потому те редкие прохожие, что встречали на своем пути Балмора и Аррсу, провожали их взглядами, в которых гордость и радость мешались с грустью – ведь, кто знает, сколько из этих веселых детей сегодня вернутся из своего путешествия во внешний мир?.. - Ты как там? – голос Балмора, приглушенный летным шлемом, прозвучал несколько гнусаво, и Аррса, осторожно постучав себя по уху, ответила, стараясь, чтобы ее голос не дрожал: - Нормально. - Точно? – сквозь затемненное стекло очков, тем не менее, было видно, как выразительно выгнулись белесые брови ее приятеля, - Голова не кружится? Не тошнит? Как себя чувствуешь? - Я же сказала, все отлично! – голос все-таки сорвался, но она понадеялась, что через дистанционную связь этого слышно не будет, - И вообще… когда мы уже отправимся? - Надо дождаться Грома, - Балмор только плечами пожал. Как и остальные пять новичков, они собрались в переходе – закрытом отсеке, вторая дверь в котором вела наружу – в совершенно новый, чужой и враждебный мир. Аррса почувствовала, как у нее затряслись ушки, хотя здесь еще не было и вполовину так холодно, как снаружи, и ей пришлось крепко сжать руку Балмора, чтобы не впасть в истерику. Их руководитель, Гром Хар'ан, задерживался, и они уже почти локти начали грызть, когда дверь, ведущая в город, наконец-то приоткрылась, и внутрь ступил взрослый лемур… но это был не Гром! Пришедший был гораздо ниже могучего Грома, и его лицо под сдвинутыми на лоб очками и спущенным шарфом тоже было незнакомым. Предупреждая вопросы, он остановился и, прокашлявшись, негромко сказал: - Гром Хар'ан мертв. Вас поведу я. Меня зовут Лиерен Аккор. Готовьтесь к выходу, - и он опустил очки на глаза, чтобы новички не увидели одинокую слезу, медленно сползшую по его щеке. Их лидер погиб во время утреннего рейда, спасая младшего наездника, своего бывшего ученика… но, как бы ни было горько Лиерену, он не собирался показывать свою слабость – и первым подошел к двери, ведущей наружу. Рядом с ним, рука к руке, выстроились в ряд и притихшие новички. Последней встала Аррса. Она изо всех сил пыталась не заплакать… - Готовы? – сухо прозвучал в наушниках голос Лиерена. - Готовы, - вразнобой ответили ученики. - За мной, - и учитель, подняв руку, сигнализировал о готовности группы к выходу. В тот же миг дверь, загудев, медленно поползла вверх, и мощный поток сжатого воздуха, ударив в спины, легко, почти играючи вытолкнул всю группу наружу – навстречу ослепительно-яркому, хоть и пасмурному дню. В тот же миг с резкими, отрывистыми хлопками раскрылись тканные крылья, удерживаемые на удлиненных «фалангах» перчаток, и все ученики практически синхронно взмахнув ими, взмыли вверх, навстречу редким облакам, после чего один за другим, точно призраки, исчезли в плотном, как вата, тумане… что бы сегодня ни случилось, они встретят свое предназначение в одиночестве. - Удачи тебе, - раздался в ушах Аррсы скрипящий шепот, совсем не похожий на обычной голос Балмора, и, обернувшись, она увидела, как он помахал ей рукой, прежде чем молочно-белая завеса поглотила и его, оставив ее совсем одну. Аррса почувствовала, что у нее екнуло сердце. Передатчик захрипел, а потом замолк окончательно, но Аррса все равно его не выключила, оставив эту последнюю связь с окружающим миром, который сейчас казался ей сплошь состоящим из белого тумана, лишенного всяких признаков жизни. Тяжелого, липкого тумана… словно она перенеслась сейчас на целых восемь лет назад, в тот далекий день, когда впервые очутилась в городе… Тяжелая капля холодной, как лед, воды, задрожала на жестких волосках, вот-вот готовясь скатиться вниз, но, за миг до того, как это случилось, пушистое ухо дернулось, и капля улетела прочь, а девочка-лемур судорожно обхватила руками колени, стремясь сохранить хоть те немногие крупицы тепла, что еще оставались в ее худеньком тельце. Вот уже почти двое суток она провела, сжавшись в плотный комочек и позволив ветру свободно нести себя прочь, точно пушинку, сквозь густые облака и кристально-чистых, хрустящий воздух, от которого ломило зубы – навстречу туману неизвестности. Ее звали… звали… Ее звали Аррса. Аррса Дал'Ан, дочь Курра Дал'Ана из… откуда? Откуда она была родом?! Глаза защипало, и она медленно, сквозь силу моргнула, сбивая с ресниц намерзшие на них крупинки льда, после чего спрятала замерзшее лицо на груди. Еще с рассветом ее занесло в огромное плотное облако, и за пару часов ее одежка совершенно вымокла и прилипла к такой же мокрой шерстке, поэтому даже легкий ветерок тут же заставлял ее стучать зубами. Вокруг был только туман, только густой, плотный, как молоко, туман, казалось, заполонивший весь мир, и постепенно она перестала ощущать холод… и голод… они словно бы исчезли, растворившись в этом тумане, что, словно мамины руки, нежно укачивал ее, и она сама не заметила, как ее веки сомкнулись. Она знала, что сейчас спать нельзя, что, если она заснет, то уже может не проснуться… но внезапно накатившая усталость оказалась сильнее инстинкта самосохранения, и, едва слышно зевнув, девочка обвила себя хвостом, как делала еще в детстве, забираясь в свою уютную постельку… какие там были мягкие одеяла… а подушки! Смешной младший братишка, сопящий под боком… голос мамы… и запах – милый, нежный, запах дома! Девочка почувствовала, как удивительно горячие слезы потекли по ее щекам… и как что-то мягкое, что-то удивительно живое ласково утерло ее заплаканное лицо… и вот это-то уже был не сон! Веки были тяжелы, точно каменные, но все же она сумела открыть один глаз и с трудом приподнять голову. После чего, вздохнув, вновь уронила ее на грудь, и уж больше не поднимала. Ибо поняла, что все кончено… Прямо перед ней, выгнувшись в воздухе и слегка шевеля роскошными «крыльями», зависло огромное серебристое создание, которое осторожно гладило ее кончиками тонких щупиков, торчащих у него из пасти. Из на редкость огромной пасти, вооруженной мощными жвалами. Ну что ж, подумала Аррса, по крайней мере, я умру быстро. И потеряла сознание… Сколько она пробыла без сознания – день, два или десять лет? Аррса не помнила, но, когда она очнулась, то сразу поняла, что… что-то не так. Во-первых, она лежала, укрытая чем-то теплым, и вокруг было так сухо и уютно… а во-вторых – она была не одна. Рядом был кто-то еще, причем один из них говорил на нормальном общем языке, а вот второй беспрестанно сипел и щелкал, рассыпаясь переливчатой дробью, словно поигрывал множеством мелких округлых камушков. Пересиливая слабость, Аррса приоткрыла глаза… и в тот же миг попыталась вскочить на кровати – но только и сумела, что вяло дернуться, застонав от боли. - Тише, тише, - сквозь красноватый туман донесся до нее негромкий голос, - Куда ж ты так рванулась-то… Испугалась? Ну, что ты… Она тебя не обидит. Ее зовут Ка'арамаран. Она спасла тебя, - и, чуть отойдя в сторону, он пропустил вперед ан'арака. Вернее, тогда она еще не знала, что это ан'арак, и все, что она видела – это гигантское существо, длиной почти в двадцать метров, что без особого труда выгнуло свое тело полукольцами, кое-как уместившись в довольно-таки просторной комнате, и, опустив голову, пристально смотрело на девочку своими фасетчатыми глазами, похожими на россыпи бледно-голубых топазов. Тонкие щупы, которыми оно только что касалось головы незнакомого лемура, слегка шевелились между страшенных жвал, и некоторое время существо стояло неподвижно, точно статуя, после чего, негромко застрекотав, изящно развернулось и направилось прочь. Аррса хотела окликнуть его, сказать «спасибо»… но не нашла подходящих слов, и Грому осталось лишь приобнять ее за плечи, когда она внезапно расплакалась, спрятав лицо в ладонях… Гром. Аррса вздрогнула – и очнулась. Над ней все так же клубился туман, и, сжав кулачки – за Грома! – она мужественно последовала за остальными. Плотная дымка тут же облепила ее тело, и крылья автоматически свернулись, подобрав тонкую мембрану и укоротив пальцы перчаток до нормальной длины. Поддерживаемое ветром, она без труда плавала в воздухе, медленно вращаясь вокруг громовника – огромной грозовой тучи, что, точно темная клубящаяся шапка, нависла над городом, то и дело озаряемая мощными разветвленными молниями. Именно такие тучи, богатые электрическими зарядами, привлекали ан'араков, и девочка-лемур, вспомнив, что, возможно, один из них как раз в этот момент смотрит ей в спину, резко перевернулась в воздухе – однако и там по-прежнему спокойно висел густой туман… И все же Аррса пристально вглядывалась в эту безликую муть, крепко, до хруста в костях, сжимая руки и стараясь не запаниковать. Что-то пряталось там, в облаке… что-то огромное! Двигалось… бесшумно, едва колебля воздух… кружило вокруг… чего-то ожидало… И тут Аррса тоненько, истошно вскрикнула – прямо над ней, разорвав треугольной головой плотный воздух, из облака вырвалось мощное, разделенное на отдельные сегменты тело. В призрачном свете молний хитиновая броня полыхнула серебром… Сильный поток ветра, поднятый перистыми «крыльями», заставил Аррсу несколько раз перевернуться в воздухе, после чего так же бесшумно, как и появился, ан'арак вновь пропал из виду – но не улетел, в этом девочка была уверена. Он явно к ней приглядывался, без труда прячась сам, и сколько бы Аррса ни вертела головой по сторонам, следующее его появление все равно стало для нее неожиданностью – она едва удержалась от очередного крика, когда у самого ее лица промелькнуло огромное мохнатое «крыло», легонько шлепнувшее ее по уху – вернее, это должно было быть «легонько» по меркам самого ан'арака, а вот бедную Аррсу завертело на месте, как юлу, и она невольно отпрянула прочь, замахав руками, но услышав в ответ лишь странный стрекочущий звук – ни на что не похожий смех небесного летуна. Ан'арак явно проверял ее на прочность, то и дело толкая или шлепая, со все возрастающей настойчивостью, так что постепенно Аррсу совершенно оставил страх – его вытеснило раздражение. Он определенно хотел, чтобы она как-то ответила на его действия, но как можно это сделать, если ан'арак то вылеплялся из тумана, то вновь в нем пропадал, раньше, чем она успевала глазом моргнуть?! «Спокойно, - сказала себе Аррса, - Спокойно! Дыши глубже. В конце концов, он не бесплотен. Он куда больше меня размером. У него есть крылья! Он шевелит ими, значит, сбивает воздушные потоки. Мне нужно просто научиться отличать их от естественных движений… Ай!» - и она едва успела отпрянуть в сторону, как огромная, напоминающая клешню задняя лапа едва не схватила ее поперек туловища, но, промахнувшись, ан'арак не задержался ни на мгновение – и вновь исчез среди облаков, точно призрак. «Почувствовать ветер», - угрюмо подумала девочка, и, оттолкнувшись руками – раскрыть крылья она не рискнула, опасаясь выдать и себя – поплыла следом за неуловимым существом, прислушиваясь к собственному телу. Ветер… он же не дует куда попало… его потоки гладкие, ровные… удивительно спокойные… если только… если… их не потревожат! Вот оно! По лицу Аррсы расползлась широкая улыбка – попался! – и, замерев на месте, она принялась ждать. Ан'арак был уже близко… ближе… вот… сейчас! И, резко крутанувшись на месте, Аррса практически вслепую бросилась вперед и вверх, успев-таки схватить ан'арака за кончик длинного хвоста! Удивленно всхрапнув, он попробовал стряхнуть ее, но она уже успела как следует вцепиться в его хитиновый панцирь, и, отрывисто, сердито защелкав, он вздыбился, точно норовистый конь, и во весь дух помчался прочь, бросаясь из стороны в сторону, выписывая мертвые петли, закручиваясь спиралью – словом, всеми возможными способами пытаясь сбросить девочку со своего хвоста, и есть осталось лишь зажмуриться да крепко прижаться к невозможно гладкой, словно бы отполированной спинной броне, уцепившись за край пластины, чтобы не сорваться при очередной фигуре высшего пилотажа! Вверх, вниз, снова вверх, потом вправо, влево, еще раз влево… Ан'арак вился ужом, бил хвостом, внезапно пикировал или же, наоборот, начинал резко набирать высоту, и Аррса, уже успевшая раза на три обрадоваться, что отказалась от завтрака, безо всякого удивления отметила, что руки у нее начинают дрожать, а значит, еще несколько рывков – и она сорвется, а потом… а что потом? Разъяренный зверь набросится на нее? Или же равнодушно улетит прочь, оставив ее одну – как в тот далекий день, восемь лет назад?! Только теперь рядом не будет доброго Грома, и никто не утешит ее, не обнимет за плечи, не утрет текущие по лицу слезы… Аррса почувствовала, что ее щекам стало мокро, и она отчаянно затрясла головой, стараясь загнать противную влагу обратно… Слезы, уйдите! Уйдите… Пожалуйста… Оставьте меня одну… «Ты никогда не будешь одна, маленькая, - раздался в ее сознании удивительно звучный, похожий на колокольный звон голос, и мягкие, нежные щупальца осторожно погладили ее по щеке, - Не плачь. Ты никогда не будешь одна…» Она подняла голову. Ветер все еще дул, но это уже был спокойный, ласковый ветер, а не тот, шквалистый, что вот-вот грозил унести ее прочь. Согнувшись кольцом, ан'арак почти неподвижно застыл в воздухе, едва шевеля крыльями и поднеся свой хвост к самой голове. У этого странного создания были удивительно большие фасетчатые глаза, но не круглые, как у других членистоногих обитателей планеты, а чуть овальные, что придавало им разумное, но, в то же время, несколько насмешливое выражение. И все же в этот момент Аррса чувствовала, что он полон самого искреннего сочувствия, и даже не думает смеяться. «Я в порядке, - молча, робко сказала она, - Честно…» Огромные глаза чуть изменили цвет, и теперь из сумрачного синего вновь стали голубыми, как небо в погожий день – небо, которое Аррса хорошо запомнила еще с того бесконечного полета среди облаков, когда они впервые встретились… по голубым фасеткам прошла волна теплого зеленого цвета, и Аррса поняла, что вот теперь-то ан'арак точно смеется. «Ты помнишь…» «Как же я могла забыть? – оторвав одну руку, она осторожно положила ее на голову ан'арака, - Как же я могла забыть тебя?..» Глаза ан'арака зажмурились – стало ясно, что ей очень приятно, и, осмелев, девочка ласково погладила ее страшные жвала, а там и вовсе отцепилась от хвоста, обняв ее огромную голову, чтобы была втрое больше ее размером, и зажмурила глаза, просто утопая в том безбрежном океане нежности, что изливала на нее эта гордая небесная повелительница, способная одним щелчком перекусить ее тельце пополам… Но сейчас, именно в тот момент, она казалась ей самым чудесным, самым замечательным существом на свете, и, слушая ее мысли, она мягко, почти как кошка, мурлыкала, а ее глаза переливались радужным сиянием. «Ты никогда не будешь одна, - повторила Ка'арамаран, словно заклинание, - Потому что я всегда буду рядом, слышишь? – и она обвила ее своими щупальцами, укачивая, точно ребенка, - Ты никогда не будешь одна…» Теперь уже Аррса не стеснялась – она плакала навзрыд, уткнувшись лицом в серебристый панцирь и, наверное, она готова была просидеть так на ней хоть целую вечность… но тут ан’арак, выгнув шею, осторожно опустил девочку к себе на загривок – там была небольшая ложбинка, и Аррса как раз уместилась в ней, тут же ухватившись руками за длинную гриву жестких щетинок. «Пора возвращаться к твоим друзьям, - не без некоторого сожаления сказала Ка'арамаран, - Они уже, наверное, заждались». «Я не хочу возвращаться, - прошептала Аррса, - Я хочу… с тобой». «Я никуда не денусь, глупенькая! – засмеялась та, - Теперь я всегда буду рядом, обещаю!» - и, слегка оттолкнувшись крыльями, она неторопливо полетела к городу, изгибая свое длинное тело мягкими волнами. Аррса крепко держалась за ее шипы, чтобы не упасть, и легкий ветерок обдувал ее лицо, высушивая слезы. Где-то там, наверху, среди облаков, образовалась крошечная прореха, и теплый, как мамин поцелуй, лучик коснулся щеки Аррсы… она даже не заметила, что улыбается. Легко и изящно скользя по воздушным потокам, Ка’арамарак легко, точно перышко, несла ее вперед, тихонько напевая про себя какую-то всеми давно позабытую песню, которую еще хранил в памяти ее народ… И когда Ка'арамарак, несколько раз сильно взмахнув крыльями, села на взлетную площадку, где уже толпились вернувшиеся со своими ан'араками ученики, и Балмор со всех ног бросился вперед, чтобы поздравить свою подружку… Он внезапно остановился, как в землю вкопанный, а потом неожиданно замахал руками на остальных, отгоняя ее от серебристой красавицы и ее маленькой всадницы, что, уже ничего не слыша, сладко спала на сильной, гибкой шее подруги. И уже давно, очень, очень давно Балмор не видел на ее лице такой радост-ной, такой безмятежной улыбки. Она спала, а снились ей солнце и ласковые, легкие облака. Наконец-то, она была не одинока… Конец. Спасибо всем, кто прочел!

*раскланиваюсь во все стороны*

Ну, я читала перевод, где он был Белым Драконом Счастья, так с тех пор и повелось... Знаю, знаю - Luckdragon, но у меня запечатление происходит именно с первой версией.

Ах, да, чуть не забыла... еще был очень хороший дракон Фалькор (в оригинале - Фухур), из "Бесконечной истории" - Дракон Счастья! Такая лапочка...

Аметист Аррстар, да, мои... Чужие я бы не выложила - либо указала бы авторство. Это вам спасибо.

Небольшая подборка стихотворений - на мечтателя, на фантазера... как и я сама. Я однажды птицей стану, Растворюсь средь облаков, Высот бояться перестану И поверю в сказку снов, В то, что все возможно в мире, Стоит лишь нам пожелать… Ведь взаправду – небо шире, Коль умеешь ты летать. *** Ангелы стонут в ночной тишине. Падшие ангелы видятся мне. Пустые глаза, изувечены лица - Такое в кошмаре лишь может присниться. Обломаны крылья, оборваны перья... Сбываются, люди, наши поверья. *** Не суждено нам быть орлами, О сыновья тверди земной, И не царить нам над ветрами… Увы, нам дан удел иной. И хоть несут нас самолеты, Взлетая выше снежных гор, Не те, не те это полеты, И не сумели до сих пор Мы крылья обрести, как птицы, Но не виним мы их во зле, Ведь все мы можем научиться Крылатыми быть на земле. *** Я не хочу быть человеком, Хочу быть птицей в небесах, Хочу быть рыбою в морях, Лучом хочу быть, солнца светом. И хочется, чтоб рухнули запреты, И отворились все дороги, все пути, И верить: счастье существует где-то, И знать, что я смогу его найти… Хочу владеть своей судьбой И видеть жизнь необозримой, Хочу любить и быть любимой… Хочу я быть самой собой. *** Город огромный мне клеткою стал, Колодцем без дна, тюрьмой без решеток. Кто в ней оказался - считай, что пропал, Исчезнув в толпящихся водоворотах. Мимо проносятся серые лица, И я - вместе с ними... но это лишь днем. А ночью мне сказка волшебная снится О зачарованном мире моем. И в этих снах, в моих мечтах, Не зная физики законов, Пегасы реют в облаках, И стаи огненных драконов В холодной звездной вышине Несутся радугой живой, Кружась, танцуя при луне... Я с ними - сердцем и душой. И я без них - уже не я, И жизни я без них не знаю! Крылатые - моя семья, А потому и я летаю! Спасибо за внимание... Ваша Аннаэйра, Солнечный Феникс.

О Боги... О Боги! Ну зачем же так... жестоко... Бр-р! *передернулась всей шкурой* Живая игрушка... Как близко! Как больно...

Мне просто жутковато стало... Бр-р! Мне, признаться, кое-каких моментов из "Диктаторов" вот по сюда вот *чиркнула себя по горлу* хватило...

Боже... Мирроар... зацепили...

А мне однажды приснилось одиннадцатое сентября в США, а потом еще один сон - как я бежала куда-то сквозь черные окна, прыгая через миры... Впрочем, нет. Это был хороший сон.