Братья наши меньшие

[Аннаэйра]

Всем бродягам и бездомным посвящается...

СОБАЧЬИ СЛЁЗЫ.

Мало кто из нас любит гулять промозглыми осенними вечерами, когда пронзительно завывает уже совсем холодный, зимний ветер, когда на небе не видно ни луны, ни звезд, и откуда-то сверху, из-под плотных облаков, медленно накрапывает унылый дождь… В такие вечера время словно бы останавливается, и весь мир кажется серым и тусклым, как будто вместе с уходящим летом в наших душах умирают последние искры надежды.

Он был молод. Даже по меркам своего племени – ему недавно минул первый год, и, с точки зрения других собак, этот юный кобель только-только вышел из щенячьего возраста, чтобы начать новую, взрослую жизнь… а вот теперь он умирал. Лежа под забором, который взялся стеречь, под сгнившей поленницей, на которой, бывало, играл всего несколько месяцев назад… почему? Он не знал. Он даже представить не мог, чем он так провинился, что его хозяева, самые дорогие ему на свете существа, выбросили его на улицу. Выбросили без злобы, без слез – просто… как ненужную вещь. Как испорченную игрушку. Хотя еще недавно они дружно смеялись над его неуклюжими, неуверенными шагами, когда он, в то время еще пухлый и несуразный щенок, кое-как ковылял по полу, спотыкаясь чуть ли не на каждом шагу. Что изменилось?! Да ничего, пожалуй. Кроме того, что малыш вырос. Он стал псом – высоким, пока что еще нескладным, но со временем обещающим вырасти в славного кобеля… вот только, как оказалось, его хозяевам такой он был не нужен. Безжалостное время, подведя итог его детству, забрало с собою низко посаженные висячие ушки, толстые лапки и обворожительные, чуть раскосые глаза, оставив поджарое, мускулистое тело и серьезный взгляд темно-карих глаз. В нем уже не было детской миловидности, и живая игрушка тут же потеряла цену. Теперь уже в его миске не так часто можно было найти лакомые кусочки, а длинный поводок, на котором, бывало, его выводили на улицу, одиноко висел на крючке – ненужный, как и подросший щенок, которому уже никто не чесал дружески за ухом, не гладил по спине и не просил «дать лапку»… А потом – он оказался на улице. И вот сейчас, лежа на холодной мокрой земле – пес плакал. Огромные горючие слезы медленно катились из его глаз, но кому были нужны они, эти собачьи слезы? За забором, в теплом доме, который он до недавнего времени считал родным, вовсю раздавалось заливистое тявканье – это новый щенок пытался грызть ножку стула, на которой еще виднелись следы зубов прежнего любимца. Время этого щенка тоже было отмерено, и, возможно, под конец своей жизни он тоже забьется под эту же поленницу, если ее, конечно, не успеют к тому времени разобрать – и, наверное, тоже найдет под ней клочья старой шерсти, от которой будет пахнуть холодом – и смертью. Ведь, по сути, не так уж дорога она, эта песья жизнь, а в глазах людей она и вовсе не имеет особой цены. Хотя чью же жизнь люди должны ценить больше, чем жизнь собаки?.. Сколько живет она под кровом человека? По ее меркам – целую вечность, от самого сотворения мира. И все это время собака, не думая о себе, верой и правдой служила своему хозяину, отдавая ему всю себя, до последней капли… но чем он платит ей за верность? Ее дружба, ее преданность, ее готовность отдать жизнь за своего человека – все это он воспринимает, как должное, словно иначе и не бывает, порой обращаясь с ней, как с вещью, с неодушевленным предметом, который в любой момент можно выбросить, предать или убить…

Холодным осенним вечером, под звуки тоскливого воя ветра, без стонов и проклятий, тихо умирала собака.

НАЧИНАЕТСЯ НОВАЯ ЖИЗНЬ...

Отгремела гроза, и серые тучи, затянувшие безрадостное осеннее небо, начали медленно рассеиваться, давая дорогу робким бледно-золотистым лучам света, бросившим на мокрый асфальт ажурное покрывало из мириадов крохотных солнечных зайчиков. Последние следы непогоды – мелкая, как пыль, водяная морось – мышиными лапками топталась по краям огромных пенных луж, рождая тихий, тише шепота, шелест умирающего дождя… И едва ли громче медленно затихающей песни потухших молний над землей неслось жалобное: «Миоу! Миоу! Миоу-у!», чем-то до боли напоминающее стон маленького ребенка. А если бы кому-нибудь из редких прохожих, что торопливо проносились по тротуарам, надвинув на головы капюшоны плащей, взбрело в голову заглянуть под карниз старого полуразрушенного подвала, то он бы увидел там… котенка, безутешно плакавшего у вонючей лужи, затопившей его дом. Этому малышу было едва ли полтора месяца от роду, и с его глаз еще не сошла младенческая голубоватая пленка, а нежный, как паутинка, детский пушок его уже слипся от грязи, превратившись в спутанные колтуны. Мать котенка, старая серая кошка, всю жизнь проведшая бродягой, ушла почти два дня назад, но до сих пор не вернулась к сыну. Сначала котенок смирно лежал в холодном закутке, где появился на свет, ожидая, когда же его ноздрей коснется такой теплый и знакомый материнский запах, но так и не дождался, а прошлой ночью голод выгнал его из убежища и заставил отпра-виться на поиски пищи. Была ли в том милость судьбы, или же простое кошачье везение, но предприимчивость котенка спасла ему жизнь – под утро начался сильный дождь, и поток воды хлынул из разбитого окошка прямо вниз, всего за несколько минут затопив подвал. Останься котенок на своей подстилке – и он был бы уже мертв, а так перепуганный, мокрый и замерзший, но живой, он сумел переждать грозу, забившись в щель у стены, что хоть как-то спасала его от тяжелых холодных капель. И вот сейчас, сидя на том самом месте, где еще недавно, едва заметно, но витал запах матери, котенок плакал – от безысходности, от голода, от обиды на весь этот огромный мир, которому, казалось, и дела нет до продрогшего зверька, с самого начала жизни оставшегося с ним один на один…

Утро было серым, холодным и промозглым. Все краски мира словно умерли, и одинокой фигурке, что медленно брела по мокрой дороге, казалось, что прошедший дождь смыл за собой всю радость и надежду, что еще оставалась под солнцем…

Не любит!

Эти слова звучали, точно приговор. Страшный и безжалостный. Ей не хотелось в них верить, хотелось убедить себя, что все это – всего лишь сон, ночной кошмар… но память, будто насмехаясь, тут же подсовывала ей яркую, до мелочей подробную картинку: он стоит в дверях квартиры, которую она уже знала, как свою собственную, волнистые волосы взъерошены после сна, и левой рукой он упирается в косяк, а правой… правой прижимает к себе… Девушка затрясла головой, стараясь выбросить это воспоминание из головы, забыть все – рыжие волосы, насмешливо-жалостливые глаза, снисходительную улыбку… а главное – голос, голос, что прозвучал, как у судьи, когда тот произносит роковое «Виновен». Только на этот раз…

«Ты мне не нужна. Уходи».

Слезы брызнули снова, и девушка, разрыдавшись в голос, опрометью кинулась бежать, прижав к лицу вздрагивающие руки. Не любит, не любит, не любит! Зачем же тогда… для чего… зачем тогда вообще жить?! Незачем… и она не собирается жить дальше. Вот сейчас… только до дому доберется… родители уехали, никто ничего не узнает… а там уже поздно будет. Надо только записку оставить… Положить ее на стол, где сразу увидят – и в ванную. Под водой резать не больно, так говорят… Нужно просто опустить руку в воду и…

И тут мимо, взревев, точно обезумевший носорог, пронесся роскошный «Вольво», с ног до головы обливший ее грязью из-под шин. Это стало последней каплей.

- Подонок! – оглушительно закричала девушка вслед черной машине, уже заворачивающей за угол дома, - Ублюдок! Чтоб тебя..!

Кричала она еще минуты две, не зная даже, на кого именно – на незадачливого водителя или же на своего бывшего, отбросившего ее прочь, как ненужную игрушку, пока не выплеснула всю злость, что в ней накопилась, и не застыла на месте, хрипло дыша, как будто только что отмахала стометровку. Сердце билось, как бешеное… Пробормотав напоследок не вполне цензурное ругательство, девушка небрежно отбросила со лба влажный локон волос… и только тут заметила, что у ее ног, прямо у носков заляпанных грязью высоких сапог, на земле скорчилось что-то живое.

- Эй, - наклонившись, девушка осторожно коснулась его рукой, и в ответ услышала едва различимый, тоненький писк. Не без труда разобравшись, что это всего лишь маленький котенок, она бережно подхватила его под животик и подняла. Малыш с легкостью уместился на ее сложенных лодочкой ладонях, свесив наружу тонкий, как веревочка, хвостик, и тут же мяукнул, широко открыв розовый ротик.

- Ты здесь откуда? – удивленно спросила девушка, глядя на это вымазанное в грязи чудо, - И где твоя мама?

Ответом ей был все тот же писк, после чего котенок ткнулся мордочкой ей в ладонь, спрятав голову так, чтобы снаружи остались только крохотные ушки.

- Какой ты смешной… - пробормотала девушка, с улыбкой разглядывая его, - Совсем еще кроха… потерялся, что ли?

На этот раз котенок даже пищать не стал, только еле заметно задрожал всем своим тщедушным тельцем.

- Ну, ну, - она осторожно погладила его пальцем, отчетливо ощущая под кожей тонкие косточки, - Я тебя не обижу… Ну, что ты, а? Есть хочешь?

- Ми-и-у!

- Вижу, что хочешь, - засмеялась она, - А знаешь… я тоже хочу. Пошли, поедим?

Котенок мяукнул, и девушка, снова засмеявшись, расстегнула свою курточку и, не обращая внимания на грязь, сунула котенка за пазуху, поближе к себе, после чего, тихо уговаривая его не так сильно цепляться за нее коготками, побежала домой. Пора было завтракать.

А мохнатое, мокрое от дождя, но все равно радостное солнце улыбалось, глядя ей вслед…

Конец. Спасибо за внимание!

[Файчонок]

Блин!!Нельзя так хорошо писать!!У меня и так состояние плохое,а тут ещё и это!!

[Дантист]

Признаться, я довльно жестокий человек и меня не так-то просто разжалобить. Но этот рассказ... Нет слов, мне было очень жаль и собаку и котенка. Единственное, что радует, это то, что всё закончилось хорошо. Мда, но какой-то осадок остался...

[Ballistic]

Аннаэйра... Я - поклонник трагики. Что и говорить - получилось просто здорово!!! Так держать.